Проблема с миром - Джо Аберкромби

Боль в голове не ослабевала. Боль в мочевом пузыре несомненно становилась сильнее. Ребенок ерзал не переставая. Возможно, к нему перешло проклятие нетерпеливости Лео. Или он заразился ее паническими настроениями. А возможно, подобно крысе, бегущей с тонущего корабля, он ощущал, что ее песенка спета, и отчаянно пытался поскорее оказаться снаружи.

Должно быть, унаследовал от матери инстинкт самосохранения. Савин сама бы с радостью вылезла из собственной кожи, если бы могла.

Время от времени за дверьми слышались приглушенные голоса стражников – иногда даже смех. Значит, она была пленницей. Видимо, надо как-то к этому привыкать. А также к тому, что теперь ее будет поносить весь мир, все построенное ею будет разрушено, а само ее имя станет мишенью для дешевых шуток или образцом для нравоучений…

Дверь с треском распахнулась, и Савин дернулась встать – так резко, что спину свело судорогой, и ее едва не стошнило. Она так и застыла, не поднявшись до конца, опираясь о сиденье дрожащей рукой.

Орсо остановился на пороге, уставившись на нее. Было похоже, что он заготовил на лице выражение праведного гнева, но при виде нее не сумел до конца скрыть свое потрясение. Да, вид ее раздувшегося живота, зашитой головы и порванной, покрытой засохшей кровью одежды, должно быть, требовал какого-то времени на привыкание. Впрочем, праведный гнев скоро вернулся.

– Не вставай! – резко сказал он, хотя было очевидно, что она и не сможет этого сделать без лебедки и троса.

Савин шлепнулась обратно в кресло со всем изяществом пивного бочонка с руками и ногами. Последние следы чувства собственного достоинства она к этому моменту числила среди наименее мучительных из своих утрат.

Орсо закрыл дверь, старательно глядя в другую сторону. Он тоже переменился. Стал жестче. Целеустремленнее. От его былого расслабленного изящества не осталось даже намека. Он прошел в середину комнаты, сжав кулаки.

– Я был удивлен, когда услышал, что ты решила сдаться. Я-то был уверен, что ты захочешь ускользнуть куда-нибудь в укромный уголок, чтобы вынашивать там новые планы.

В комнате было тепло, но его голос был наполнен таким холодом, что волоски на ее предплечьях встали дыбом.

– Я поняла, что сдаться – это лучшее, что я сейчас могу… – Ее голос звучал унизительно слабо. Она привыкла иметь все карты на руках. Даже с Орсо она всегда оставляла пару козырей про запас. Теперь у него была вся колода. – Ради моего ребенка…

– Сейчас уже поздновато думать об этом, как ты считаешь? – гаркнул Орсо. – Теперь, когда на полях штабелями в пять слоев навалены мертвецы?

Конечно, Савин не предполагала, что они станут обмениваться милыми колкостями, как делали когда-то. Но прежде она никогда не видела его по-настоящему рассерженным. Ей пришло в голову, что, возможно, она сделала ужасную ошибку. Что, возможно, ей следовало бежать, пока у нее была такая возможность; бежать и не останавливаться.

– Итак, скажи мне: ты участвовала во всем этом?

Он по-прежнему отказывался смотреть на нее. Желвак на повернутой к ней скуле ходил ходуном. Савин вдруг отчетливо поняла, что ему достаточно одного слова, чтобы ее повесили вместе с остальными. До этого момента ей и не снилось, что он на это способен. Теперь она не была так уверена.

Ложь ей бы не помогла. Оставалось только сказать правду.

– Да, – прошептала она. – Участвовала, и в полной мере.

– Я был бы изумлен, если бы оказалось иначе. Но почему-то не оставлял надежды. – Орсо оскалился. – Некоторое время назад я получил письмо, предупреждавшее меня о заговоре с целью моего свержения. Заговоре, подготовленном членами Открытого совета – при участии их друзей на Севере.

Савин прикрыла глаза. Рикке. Это могла быть только Рикке. Она не просто их подвела – она их предала. Может быть, она действительно могла видеть будущее… Савин, наверное, восхитилась бы ее тактическим талантом, если бы у нее еще оставались силы на эмоции. Что-то весьма похожее она могла бы проделать сама. Теперь, впрочем, это не имело значения.

Вновь открыв глаза, она обнаружила, что Орсо смотрит на нее с очень странным выражением на лице.

– Почему? – спросил он.

Савин сглотнула. У нее было все продумано: в каких выражениях она это скажет, как незаметно переложит вину на других; все слова выбраны тщательнейшим образом, как актеры для театрального представления. Но теперь все ее извинения полились наружу сплошным мутным потоком:

– Они уже начали все планировать – Ишер и другие! У меня не было выбора! Я могла только…

– Не то, – прервал Орсо, с усилием выговаривая каждое слово. – Я спрашиваю… почему ты выбрала его… а не меня?

Ей следовало бы знать, что он спросит об этом. Но она говорила себе, что ему уже все равно. Что все это похоронено в прошлом и никогда не будет извлечено на свет. Теперь она поняла свою ошибку. Она уставилась на ковер, ее лицо пылало, дыхание прерывалось.

– Что я такого сделал? Почему ты на меня ополчилась? – Он подступил ближе, его губы растянулись, обнажив зубы. – У тебя вообще есть сердце?

Сердце у нее было, и сейчас оно колотилось вовсю. Ее израненный череп, казалось, был готов расколоться. Орсо ухватился за подлокотники ее кресла так, что побелели костяшки; она отпрянула, отвернув лицо. Он склонился над ней, оскалившись, брызжа слюной, тыча пальцем в свою грудь:

– Я тебя любил! Я тебя до сих пор люблю, мать твою растак! Смешно, да? После всего, что ты сделала!

– Прости меня… – прошептала Савин. – Прости…

– Мне не нужны твои извинения, я хочу знать: почему? – Он выкрикивал это снова и снова: – Почему? Почему? Почему?!.

– Потому что я твоя сестра! – завопила она ему в лицо.

Она чувствовала отвращение. И стыд. И ужас.

И облегчение.

Только сейчас она поняла, насколько эта тайна разъедала ее изнутри. Она встретилась с ним взглядом и беспомощно пожала плечами:

– Я твоя сестра.

Никогда она не видела, чтобы на лице человека сменялось столько выражений крайних чувств за такое короткое время. От ярости – к замешательству – к отвращению – к недоверию.

– О чем ты говоришь?

Он отпрянул от нее, отдернул руки от подлокотников кресла, поднял одну руку, словно защищаясь от удара.

– О чем ты говоришь?!

– Я хотела ответить согласием! – Признание вскипело в ней, тошнотворное, как дерьмо, выливающееся из разбитой сточной трубы. – После Вальбека. Это правда! Я хотела… Я ничего так не хотела! Ты был единственным, что у меня было хорошего… за всю жизнь… И я пошла к матери…

Она закрыла глаза, чувствуя, как слезы обжигают веки. Немного печали. Очень много страха.

– И она сказала мне… что я не могу выйти за тебя. Она сказала… что они с твоим отцом… – Савин еще крепче зажмурилась, с трудом выпихивая из себя слова: – Они были любовниками! Еще до того, как он стал королем. И в результате родилась я. Я – твоя сестра! Наполовину. Единокровная. Это правда! Я не могла…