Верный Руслан. Три минуты молчания - Георгий Николаевич Владимов

решать, сейчас, – неужели б я ей не признался, скажи она только «да»!

Клавка ко мне присела.

– Ну зачем это тебе в голову-то пришло? Вот взял и всё испортил. Зачем, спрашивается? Ты подумай-ка, – ещё и не началось у нас ничего, а уж всё было испохаблено. Бедные мы с тобой! И что нам такого впереди светит? Ну, буду я тебе – моряцкая жена. Будешь ты уходить – на три с половиной месяца! А я тебя – до трапа провожать, в платочек сморкаться. Потом, значит, верность соблюдать, вот так сидеть и соблюдать. Песенки для те- бя заказывать по радио. «Сеня, ты меня слышишь? Сейчас для тебя исполнят “С матросом танцует матрос”». В кадры звонить – как мой-то там, не упал ещё «по собственному желанию»?.. Потом встречать тебя, толпиться там, а в сумке уже маленькая лежит, чекушка – чтоб ты не закосил никуда, аванс бы не пропил. Вот так захмелю тебя и приведу домой, на кушетку, и полежим наконец-то рядом. Так вот для этого-то счастья всё остальное было? Чем я тебе не угодила, что ты мне такой жизни пожелал!

Я сказал:

– Да я ведь за эту жизнь тоже не держусь. Уехал бы в любой день – другого чего поискать.

– Это можно… Ну, и про эту жизнь тоже можно по-другому рассказать. Кто послушает – сюда, наоборот, помчится. Мало ли их едет! Ты сам-то – не из этих мест, как и я?

– Почему ты решила?

– Не знаю. Просто кажется мне.

– Я из Орла.

– Ну, так я недалеко от тебя росла – в Курске. И тоже мечтала – в такое место заповедное заберусь, где и дышится не так, и люди какие-нибудь особенные. На северную стройку записалась по объявлению. Во как кровь-то горела! Где посуровей искала, дура. И что нашла? Кирпичи класть? Балки перетаскивать? Раствор замешивать? Или в конторе – мозги сушить? Да никакой работы я не боялась! И как только не покалечилась, бабой быть не перестала?.. А – ради чего? Люди вокруг – всё те же, так же мучаются и других мучают, и что от моего геройства в их жизни поправится? Вот я так пристроилась, чтобы и самой полегче, и они б хоть мелькали побыстрее, не задерживались. Всё же как-то веселее, подолгу-то иной раз муторно их наблюдать. Ты тоже, наверно, так устроился – с людьми особенно не сживаться, не зависеть ни от кого?

– Да почти угадала.

– Плохо это, наверно, но уж так! Но я-то всё-таки – баба, должна же я к кому-то одному прислониться – и тогда уже всё терпеть ради него, радоваться, что терплю. А ты мне – «уедем, другого чего поищем». Нет уж, чего в себе не имеешь, того нигде не найдёшь. И мне никогда не дашь. Милый мой, другим же ты – не родишься!

– Какой же я, Клавка?

– Всё сказать? Не обидишься?

– Нет.

– Не такой ты, за кого выходят. Влюбиться в тебя – можно, голову даже потерять. В одних твоих глазыньках зелёных утонешь… Но выйти за тебя – это же лучше на рельсы лечь. Или вот отсюда, из иллюминатора, вот так, в чём есть, выброситься. Ты знаешь, ты – кто? Одинокая душа! Один посреди поля. Вот руки у тебя хорошие. – Взяла мою руку, прижала к своей щеке. – А душа – ледышка. И не отогреть мне её никогда. Страшно мне было, когда ты на меня кричал.

– Я не кричал.

– Уж лучше б кричал. Лучше бы даже побил. А ты так… по-змеиному, шёпотом. Ты всё на меня мог подумать. Но ты что – не видел, как я на тебя смотрела? Я же на палубе, на ветру стояла! Тут не подделаешься.

Это я просто видел сейчас, как она смотрела. И вспомнилось мне, как салага кричал сверху, в затопленную шахту: «Бичи, вы мне нравитесь, это момент истины!» Наверно, есть что-то, чего не подделаешь, – только ведь различить!.. И ещё про шотландца вспомнилось, на которого я орал. А он, наверно, просто засыпал в корме. Страхом намучился, устал… Руки-то делали, что надо, а душа была – ледышка.

Я сказал:

– Может, потому всё, что жизнь у меня такая. Колесом заверченная.

– А у меня она – другая? Тоже вертись. Но живём же мы ещё для чего-нибудь, не только чтобы вертеться. Иной раз посмотришь…

– И звёздочка над тобой качается?

– Ну, как хочешь это назови. Но должно же оно быть. Бог, наверно, какой-то, я уж не знаю… Ну вот, наговорила я тебе. Не обидела?

– Клавка, – я сказал, – я одно знаю: я теперь без тебя не жилец!..

– Не надо так. Я тебе же хорошего желаю. Я ведь сбегу от тебя, это у меня живенько. Второй раз такое лицо твоё увидеть… как тогда, помнишь, когда я тебя спрашивала: «Что ты против меня имеешь?» А ведь увижу, увижу! Что другое, а это увижу. Наговорят тебе про меня – и увижу. И далеко мне придётся от тебя бежать! От милого-то подальше бежишь, чем от немилого.

– Скажи, зачем же тогда всё было?

– Что было? А ничего такого не было. – Уже она другая стала, когда платье накинула – с этим кружевом на груди. И самое лучшее уже прошло – когда она в первый раз ко мне припала, к плечу. – Ну что ты спрашиваешь? Зачем любовь была? Да так… Пусто мне в последнее время. Ты в эту пустоту и залетел, такой непрошеный. А тут ещё ты смерть пережил… Ну, прости. Наверно, не надо было…

Нет, я подумал, всё было надо. Хотя бы затем, чтоб ты мне всё рассказала. И впредь бы я не думал, что можно пройти мимо любого и коснуться его – хоть рукой, хоть словом – и совсем следа