Театр отчаяния. Отчаянный театр - Евгений Гришковец

Крис очень меня хвалил. В сквоте поздно вечером он говорил мне, что я должен сжечь свой паспорт и стать человеком мира, ездить и радовать людей. Он здорово в тот вечер обкурился и уговорил меня попробовать. Я не хотел. Но мне так нравилось то, что обо мне говорил Крис, так сладостно было на сердце, что, преодолевая кашель, я несколько раз затянулся тем, что он мне дал. После этого я понял, что надо объяснить Алексу, как правильно надо работать памятником, мне стало ясно, как помочь Иржи больше зарабатывать, играя на флейте, и я решил, что буквально на следующий день всё возьму в свои руки. Потом я почувствовал нечеловеческий голод и под безудержный хохот Криса и двух шведов съел всё, что нашёл в ржавом холодильнике и на кухне. Вскоре я уснул как младенец.

Во вторник, с утра, проснувшись бодрым и готовым к новым свершениям, я огорчился, вспомнив, что на работу мне сегодня идти некуда. Ближайшие два дня принадлежали мастеру старой и консервативной школы. Я так хотел снова встать на свой чемодан и воцариться над улицей, чтобы зеваки всматривались в меня и вздрагивали от всякого моего движения. Мне подумалось: не пойти ли и не предложить Алексу отдохнуть и посмотреть, как можно работать более эффективно. Выручку я готов был отдать ему… Но я отказался от этой идеи, подумав, что деликатность никто не отменял.

Тогда я вспомнил про Мишу и его команду продавцов пива в Тиргартене. Если основная работа была недоступна, можно было попробовать что-то другое. Лишь бы не сидеть без дела. Я был уверен в то утро, что могу делать всё что угодно.

Мишу я нашёл недалеко от того места, где с ним познакомился. Погода стояла роскошная. Несмотря на понедельник, гуляющих и валяющихся на траве в парке было много.

Я подошёл к Мише, без долгих разговоров спросил, нужен ли ему и его бригаде ещё один компаньон для временного заработка. Он не без сомнений задумался и вкратце рассказал, что они четыре дня назад попробовали работать с одним болгарином. Так тот буквально на следующий день сколотил свою собственную компанию и начал продавать пиво прямо на его, Миши, территории. Им пришлось устроить жёсткую дискуссию и вытеснить болгар в другую, менее выгодную часть парка.

Я объяснил, что таких вероломных планов у меня нет, что у меня есть постоянная работа, которой я не могу заниматься каждый день, и к нему пришёл, так сказать, на подработку. Миша согласился, но сразу сказал, что на равную, как у остальных, долю я рассчитывать не могу, потому что не инвестировал средства в покупку пива и холодильника и потому что новичок. Я согласился. Миша быстро мне объяснил, в чём заключалась работа.

Один парень, Паша, сидел с холодильником на скамейке. Ещё два парня прогуливались в разных концах аллеи и высматривали полицейских или сотрудников парка, которые периодически объезжали Тиргартен на велосипедах. Парни уже знали всех работников парка в лицо. Миша выполнял самую трудную и творческую работу. Он подходил к людям и предлагал им купить пиво.

Задача эта была ой какая непростая. Нужно было выбирать таких людей и так к ним подходить, чтобы они не стали сразу кричать и звать полицию.

– Это наши люди ко всему привыкли, – говорил Миша, – а немцу предложение приобрести пиво в парке у какого-то иностранного… иностранца сразу кажется дикостью. Они очень подозрительные, эти немцы… Но деньги и пиво любят. Главное – выбирать правильных людей. Старики здесь, как и у нас, очень недоверчивые и чуть что орут и машут клюкой… Люди с детьми и собаками не годятся. Они пива не пьют… Хотя если мужик без жены и один с коляской, то это верный клиент. Подростки тоже наши люди. Девчонки тоже… Но только если их три или больше. К одной или к двум не подходи. Заорут. Тем, кто быстро идёт, предлагать пиво бесполезно. Лучше подходить к тем, кто разместился на травке. И особенно если с бутербродами или с какой другой сухомяткой… Те, кто сидят на скамейках… Тут надо пробовать. Бывает, человек сидит, ест мороженое, а пиву рад как ребёнок… Но на самом деле тех, кто хочет пива, как-то видно. Те, кто курят, обычно пиво берут.

Мише и компании не хватало человека, чтобы работать с двух сторон. Задача мне была понятна. Вскоре я продал первые две банки парню и девушке, которые сидели на траве и пытались затолкать в себя огромные сэндвичи.

Работали мы почти дотемна. После шести вечера людей стало в парке много, но они куда-то шли, а к семи народ потянулся из парка домой. Миша сказал, что так происходит всегда, кроме выходных дней.

Я за рабочий день продал пятьдесят восемь банок пива и одну выпил сам. Миша продал что-то около сорока пяти. Он был слегка уязвлён, но доволен. Парни деньги делили поровну. Я получил чуть меньше остальных. Мне дали двенадцать марок. Исходя их того, что прибыль с одной банки составляла семьдесят пфеннигов, а на закупку я не потратился, всё было справедливо.

Я остался доволен. Мне было нетрудно и весело. А главное, я убедился, что мои гонорары за образ памятника-робота баснословны в сравнении с нелегальным пивным бизнесом. Это мне только добавило уверенности и повысило самооценку. Да и двенадцать марок на дороге не валялись.

После работы парни показали мне своё логово, свой маленький лагерь. Паша, заведовавший холодильником с пивом, рыхлый, медлительный, румяный и очень нежный человек, был комендантом и завхозом лесопаркового жилища тех ребят.

Если бы мне было лет десять-двенадцать, я бы позавидовал тому, как они жили, самой лютой завистью и, возможно, сбежал бы из дома, чтобы жить так же. Все мечты и фантазии, которые роились во мне, когда я в свои сладкие десять дет читал Тома Сойера, были воплощены в том, что я увидел.

В укромном, густо заросшем молодыми деревьями и кустарником уголке парка, там, куда не заходили отдыхающие, не забегали дисциплинированные берлинские собаки, не заглядывали садовники и уборщики, ребята устроили потайное своё жильё. Все они были родом из Минска и Гомеля. Видимо, богатый опыт белорусских партизан как-то передался им, и они смогли в самом сердце Германии и в центре Берлина укрыться от немцев в лесу.

У них были в наличии две лёгкие маленькие палатки, которые они на ночь ставили, а утром убирали, спальные мешки, крошечный примус, необходимая посуда, непромокаемые рюкзаки для одежды и другие самые необходимые вещи. Мусор они собирали и уносили в парковые урны. Воду набирали в две канистры и пластиковые бутылки в парковых туалетах. Там же они умывались и стирали одежду. У них даже были удочки. По их словам, в озере и прудах парка больших и жирных карпов водилось полно. Вот только на примусе приготовить рыбу было невозможно. Только разве что сварить суп. Но уха из карпа была никудышная. Ели они макароны, сосиски, варили картошку. Продукты покупали там же, где и пиво, в самом дешёвом магазине на окраине, куда ходили пешком.

Они страшно на всём экономили. Копили деньги. Для пива они выкопали глубокую яму, в которой было прохладно, и держали основной запас там. Лёд для холодильника брали в кафе и заведениях быстрого питания. Романтика была полнейшая! Мимо их лагеря можно было пройти в трёх метрах и ничего не заметить.

Миша, Паша и двое других, имена которых уничтожила кислота прошедших лет, закончили один технологический вуз. Служили в армии. У Паши была жена и ребёнок. До продажи пива в Берлине они работали все вместе в типографии в Минске. Работа им была интересна до поры, но они поняли, что оборудование в их типографии устарело, а нового не будет. Обратно на родину они не собирались. Конкретного плана дальнейших действий у них не было. Они просто хотели сначала подкопить денег, а потом… А потом посмотреть и подумать.