Алексей Михайлович - Игорь Андреев

4 сентября атаман покинул Астрахань и двинулся на Дон. На волжских просторах казаки повели себя так, будто никаких вин за собой и не признавали. Разбивали встречные торговые струги, принимали в свои ватаги охотников. Прозоровский попытался было урезонить казаков — послал вдогонку дворянина с увещеваниями. «Скажи своему воеводе, что он дурак и трус, — отвечал Степан Тимофеевич, невольно выдавая свои потаенные думы. — Я сильнее его и покажу, что не боюсь не только его, но и того, кто выше! Я рассчитаюсь с ним и научу их, как со мной разговаривать!» Слова эти оказались пророческими. Как в плане личной судьбы астраханского воеводы, так и в смысле дальнейшего развития событий.

Выше Царицына буйная ватага повернула на Дон. Но не для того, чтобы разойтись. Близ Кагальницкого городка они нашли остров и сели в «земляных избах» ждать весны следующего, 1670 года. Надо было иметь авторитет Степана Разина, чтобы удержать отягощенную добычей вольницу в одном месте. Атаману это, кажется, вполне удалось. Больше того, к нему со всех сторон стекались люди — показачиться и «поворовать». «Без воровства, конечно, не будет», — сокрушались приказные люди, ошибавшиеся не в содержании, а в масштабах будущего «воровского завода».

Разин, отправившийся в Черкасский городок, вел себя независимо и открыто перечил старшине. На войсковом круге натравленное им казачество расправилось с царским посланцем, жильцом Герасимом Евдокимовым, которого атаман объявил боярским лазутчиком. «Владей своим войском, а я буду владеть своим», — якобы пригрозил Степан Тимофеевич Корниле Яковлеву, вздумавшему упрекнуть его в самоуправстве. Конечно, подобными поступками и заявлениями Разин решительно обрывал нити, которые связывали его с домовитым казачеством. Он шел безоглядно, напролом, как прирожденный лидер. Но он мог себе позволить это: за ним были безоговорочно преданное, послушное голутвенное войско и образ удачливого вождя. Немало и сочувствующих вокруг: на Дону и Хопре «во многих городках казаки, которые одинакие и голутвенные люди, Стеньке с товарыщи гораздо ради, что они пришли на Дон».

Однако если сила атамана опиралась на вольницу, то и вольница, в свою очередь, диктовала атаману свои условия. Было бы напрасно представлять их в форме какой-то четкой социальной программы. Здесь несколько иное: собравшееся близ Кагальницкого городка войско требовало постоянного движения. Продолжительная остановка, неподвижность были для него равносильны гибели. Но для самого движения требовались вполне ясные, объединяющие всех цели.

Эта внутренняя логика развития была вполне по сердцу динамичному Разину. Он — само движение. Но куда идти? Долгое время в Москве ломали голову о намерениях вольницы: было лишь известно, что атаман приказывает казакам быть наготове, но «какая у него мысль, про то и казаки немного сведают». Ближе к весне картина стала проясняться. В апреле на кругу сторонники атамана отмалчивались, когда заговорили о походе на Азов. Зато возликовали, когда сказано было про Волгу. Разин уточнил, оборонив «программную фразу»: он идет не только для «шарпанья» торговых караванов, но и для того, чтобы «с бояры повидатца»!

В мае Разин с пятитысячным отрядом вновь объявился на Волге. Первым большим успехом стало взятие Царицына. Гарнизон города почти не сопротивлялся. Лишь воевода Т. Тургенев с немногими людьми, укрывшись в башне, стоял до последнего. Разин сам повел казаков на штурм и кончил жаркое дело. На следующий день Тургенева прокололи копьем и утопили.

Следом настала очередь тысячного отряда стрельцов под началом головы И. Лопатина. Ни о чем не подозревая, они шли сверху на помощь низовым воеводам. Разин подстерег отряд севернее Царицына и в одночасье покончил с ним. Половина стрельцов была перебита, остальные посажены на струги гребцами, под присмотр казаков.

После этого настало время расправиться с астраханской струговой ратью, которой командовал старый знакомец Разина, князь Львов. Атаман, не мешкая ни минуты, посадил семь сотен казаков на коней — они пошли берегом, а сам водою устремился навстречу князю. До сражения, впрочем, дело не дошло. Не зря в своем непродолжительном «астраханском сидении» грозный атаман и его товарищи смущали ратных людей. Те еще по дороге, едва скрылись стены Астрахани, решили передаться «батюшке». Так что при одном виде разинцев астраханские стрельцы похватали сотников и ударили челом Степану Тимофеевичу. Произошло это 5 июня 1670 года под Черным Яром. Голландец Фабрициус, плененный в этот день казаками, донес до нас выразительные зарисовки происшедшего: все обнимались и целовались, клялись стоять друг за друга душой и телом, чтобы, «сбросив с себя ярмо рабства, стать вольными людьми». Начальные люди и иноземцы были перебиты. Уцелели немногие, и среди них князь С. И. Львов, за которого вступился сам атаман.

Астрахань в преддверии появления разинцев бурлила. Источники сообщают, что жители были сильно смущены зловещими знамениями, которые сулили беды и потрясения. 13 июня караульные стрельцы донесли митрополиту Иосифу об искрометном граде. Три дня спустя еще одно знамение — три радужных столба с венцами в небе. Все эти знамения, осмысленные уже задним числом, после всего происшедшего, вполне укладывались в систему мировосприятия того времени. Весь город, от первого воеводы до последнего посадского, жил в ожидании взрыва. Голландец Ян Стрейс писал: кругом только слухи про «мятежные сговоры, большей частью тайные».

В начале двадцатых чисел июня Разин подошел к Астрахани. К воеводам были посланы парламентарии с требованием открыть ворота. Прозоровские поступили с ними как с заведомыми ворами — казнили, подтвердив свою решимость сражаться. Астраханский митрополит Иосиф стал обходить стены крестным ходом, укрепляя дух защитников города. Старания были напрасны. Стрельцы, вытребовавшие у воеводы жалованье, хотя и клялись в верности, оказались так же ненадежны, как и их товарищи, ушедшие со Львовым. Еще враждебнее была настроена чернь, многозначительно кричавшая: «Пусть только все повернется, и мы начнем!»

Но начал и повернул все Разин с товарищами, а не они. 22 июня казаки двинулись на штурм Белого города и кремля. Среди защитников города началось смятение. Одни из них под строгим присмотром начальных людей сражались, другие протягивали разинцам руки и помогали вскарабкаться на стены. Вскоре казаки уже были в городе. Пал, сраженный выстрелом, второй воевода, окольничий князь Прозоровский. Его брат, астраханский наместник И. С. Прозоровский, тяжело раненный, был отнесен в соборную церковь. Сюда же, под защиту церкви, бежали все те, у кого не осталось надежды уцелеть во взятом и восставшем городе. Но гражданские войны тем и отличаются от обычных, что в своем ожесточении легко преступаются все нравственные и религиозные преграды. Иосиф исповедовал и причастил Прозоровского под аккомпанемент казацких ударов в створы церковных дверей. Храм не стал убежищем. Казаки выволокли всех укрывшихся на суд и расправу. Судил Разин. Прозоровского под руки вывели на раскат и столкнули вниз. Остальных приказных, начальных и служилых людей перебили и свезли в Троицкий монастырь для погребения. Монахи потом насчитали 441 тело. Всего же погибло более полутысячи человек.

Торговые дворы, склады, дома воевод и лучших людей были разграблены, захваченное имущество поделено. Пострадали даже церкви. Все бумаги из воеводской избы сложены в кучу и преданы огню. То было не просто сожжение — ритуальный акт освобождения. В глазах низов каждый свиток из сундука и короба, каждая книга были олицетворением неволи, могущества крючкотворцев-приказных и их покровителей. Разин, наслаждаясь пожаром, якобы грозился так же сжечь все дела наверху, у самого государя.