Проклятые поэты - Игорь Иванович Гарин

мысли» публикует статью «Жизнь и творчество Артюра Рембо» – первая русская статья об этом поэте Франции. С. Бобров пришел к этой статье как поэт, постигший через поэтическое творчество влияние этого «большого поэта… с единственным в своем роде вкусом… мальчика не как все…» Его сборники «Лира лир», «Вертоградари над лозами» (1913, 1917 гг.) пестрят эпиграфами из Рембо. Да и многие его стихи, например, «Побег», с эпиграфом: «Mourir au fleuves barbares», навеяны Рембо, к которому он обращался и как теоретик стиха.

Статья о Рембо посвящена прежде всего биографии поэта (5 глав из 6-ти), причем она основана на материале книги французского исследователя Берришона «Жизнь А. Рембо». Перипетии жизни поэта автор статьи стремится осмыслить как этапы духовной судьбы этой оригинальной личности. К рассмотрению творчества, где выделяет три периода, он подходит с позиций детерминированной связи Рембо с предшественниками (Вийоном, романтиками) и современниками (Верленом, Кро, Лафоргом). Ну и, конечно, автор говорит о Рембо, «прекрасном стихотворце», у которого «инструментовка некоторых поэм изумительна».

Говоря о знакомстве русского читателя с Рембо до революции, следует указать на перевод «Пьяного корабля» В. Эльснером в 1909 г. и переводы И. Эренбурга «Les chercheuses de poux», «Сон на зиму».

Переходя к нашим, не могу отказать себе и читателю в удовольствии процитировать Большую советскую энциклопедию:

…Последующее творчество Рембо («Пьяный корабль», «Озарения») характеризуется чертами кризиса, отходом от общественных тем. Р. создает реакционную символистическую теорию поэзии (например, знаменитый «цветной сонет», который Горький считал не более чем «красивой игрой слов». Франц. прогрессивные (хорош прогресс!) писатели, отвергая т. н. «школу Рембо» с ее тенденцией к формализму…

И т. д., и т. п.

Воистину: на каждого Гомера – свой Зоил…

Советская рембальдистика (впрочем, кое-кто из наших открещивается от этого общепринятого термина, как от попытки «буржуазных фальсификаторов и модернистов незаконно присвоить себе Рембо») – явление, во многом уникальное: Верные Русланы от литературы всегда пытались очистить великого новатора от символизма, ясновидения и озарений, а заодно и персонального начала.

…Те, кто знает и любит Рембо, – решительно пресекают всяческие попытки превратить его в родоначальника модернистских школ от символизма до сюрреализма… Был ли Рембо символистом?

Мы не станем отрицать, что не всё в наследии Рембо равноценно: у него есть и слабые произведения, написанные под влиянием его теории «ясновидения»; поэт отдал дань и Верлену, увлекшись его проповедью музыкальности стиха во имя музыкальности. Это сказалось в его произведениях, известных под названием «Последние стихотворения».

Однако основная направленность творчества Артюра Рембо не только не соответствует символистским канонам, но подчас опровергает их.

В отлучении поэта от глубины и музыкальности наши действовали с какой-то плебейской тупостью: самое ценное в искусстве слова вполне может быть уподоблено формуле «метать бисер перед свиньями»:

…Принцип символистской эстетики четко сформулировал Валерий Брюсов: «На место художественного образа, определенно выражающего одно явление, они поставили художественный символ, таящий в себе целый ряд значений».

Образ в произведениях Рембо, написанных им до 1871 года, носит вполне конкретный, однозначный характер. Его символ лишен какого бы то ни было «потустороннего содержания». Аллегория «Пьяного корабля» вполне прозрачна и не допускает никаких многозначных истолкований, как бы ни стремились к этому исследователи, заинтересованные в том, чтобы наделить Рембо мистикой.

И вот уже «Озарения» Рембо превращаются в «Раскрашенные гравюры», а «Illuminations» пристегивается к движению иллюминизма, защищающему идею прогресса: «Они предсказывали в будущем конец старого социального режима, они оправдывали революцию и мечтали о рождении справедливого человеческого общества, основой которого станет триумф Разума, Свободы, Равенства, Любви и Братства».

Теории революционного иллюминизма нашли непосредственное отражение в «Гении» (Génie) и «К разуму» (A une raison). Обе поэмы служат выражением веры Рембо в прогресс, в преображение общества и обновление нравов.

Порой шулерство кажется респектабельным занятием по сравнению с «передергиваниями» наших образованцев и йехулигентов. И вот уже разгром Коммуны и торжество версальского режима ведут к кризису творчества и к «литературному самоубийству» нашего героя, хотя несколькими страницами ранее «типичный сын своего века» пришел к «литературному самоубийству», «убедившись, что словесная игра и эстетические ухищрения не заменят соки действительности, питающие поэзию». Логика проста, как штык: соки действительности (тождественно равно – поражение революции) смертельны для поэзии. Такая вот «передовая» логика…

Впрочем, «революционный» и «реалистический» Рембо все же «не дорос» до передового мировоззрения, все-таки не наш… «Одним словом, он не нашел пути к рабочему классу… Как ни пытался Рембо отойти от своей буржуазной среды, как ни противопоставлял себя Жоржу Изамбару, находившемуся на государственной службе, как ни стремился вырваться из своего круга, мелкобуржуазная стихия, упрямый анархизм захлестывали его».

Стефан Малларме

И вот таким в себе, его меняет Вечность.

С. Малларме

Венец стремленья долгого – Идеи.

С. Малларме

Вот так и я всю ночь во славу Идеала

С молитвою звонил во все колокола,

И смутным отзвуком мне отвечала мгла…

Л. Н. Толстой. Я хотел бы также поговорить о ваших поэтах. Но что вам сказать о них? Я ничего не понимаю. Иметь Виктора Гюго, Мюссе, Ламартина и восхищаться теперешними! Нет, я ничего не понимаю, ничего.

А. Франс. Я вышел из того счастливого возраста, когда восхищаются тем, что тебе непонятно.

Не надо вымученных фраз, не надо вымученных мыслей. Не будем воображать, будто уже настали последние времена, и старые литературы вот-вот рассыплются в прах при звуках трубы архангела, и будто смятенный мир ждет неких новых озарений. Искусственные формы, фабрикуемые разными школами из разных кусочков, оказываются в большинстве случаев хитроумными и бесполезными сооружениями. А главное, не будем слишком громко кричать о превосходстве наших методов. Истинно лишь то искусство, которое творит в тиши.

А Гонгора? А маринисты? А Драйден? А поэты 30-летней войны? А Бертран? А Лотреамон? А Рембо? А импрессионизм? А Ван Гог? А?..

А Толстой? А Франс? Не слишком ли громкой была эта тишь?

Начну с признания: здесь я нарушу свой принцип: «Чтобы говорить – надо знать». Я же недостаточно знаю того, о ком сейчас собираюсь говорить. Не знаю так, как знаю Бодлера, Верлена или Рембо. И почти все, что я знаю, я знаю не от него самого. Я могу лишь сказать о нем словами Ганото о Валери: «Я измеряю его ценность робостью, которую испытываю перед его стихами!» Так