Дьюма-Ки - Стивен Кинг

— Свети на меня.

— Вы не поняли. Фонарь нужен вам не для света, он нужен длянеё.

Дошло до меня не сразу.

— Вам нужно открутить крышку и вытащить батарейки. Выопустите внутрь статуэтку. А воду я вам передам.

Уайрман невесело рассмеялся:

— Уайрману это нравится, ниньо. — Потом он наклонился комне: — Давай. Сука она или сумка, утопи её, и покончим с этим.

Четвёртая перекладина сломалась. Лестница наклонилась, и яупал вместе с фонарём, зажатым между боком и культёй. Сначала луч осветилтемнеющее небо, потом блоки из кораллового известняка, покрытые мхом. К одномуя приложился головой, и перед глазами вспыхнули звёзды. А мгновением позже ялежал на неровной постели из костей и смотрел в вечную улыбку Адрианы ИстлейкПолсон. Одна из белёсых жаб выпрыгнула из черноты между замшелыми зубами, и яврезал по ней ручкой фонаря.

— Мучачо! — крикнул Уайрман, и тут же Джек добавил:

— Босс, вы в порядке?

Я поранил голову (чувствовал, как по лицу текут струйкитёплой крови), но в остальном жалоб вроде бы не было. Во всяком случае, вСтране тысячи озёр[193] мне досталось куда как сильнее. И лестница пустьнаклонилась, но устояла. Я посмотрел направо и увидел покрытый мхом кегстолового виски, поиски которого и привели нас сюда. Теперь на нём сидели двежабы, а не одна. Они поймали мой взгляд и прыгнули мне в лицо, выпучив глаза,разинув пасти. К большому сожалению Персе (насчёт этого я не сомневался), зубову них, в отличие от большого мальчика Элизабет, не было. Ах, те славныеденёчки!..

— Всё нормально, — ответил я, отшвыривая жаб и пытаясьсесть. Кости ломались подо мной и вокруг меня. Хотя… нет. Они не ломались. Былислишком старыми и влажными, чтобы ломаться. Сначала гнулись, потомразваливались на куски. — Джек, давай воду. Сбрось её в мешке, толькопостарайся не попасть мне в голову.

Я посмотрел на няню Мельду.

«Я собираюсь взять ваши браслеты, — мысленно сказал я ей, —но это не воровство. Если вы где-то близко и можете видеть, что я делаю,надеюсь, вы поймёте, что просто поделились ими со мной. Передали понаследству».

Я осторожно снял их с её костей, надел на левое запястье,поднял руку, чтобы под своей тяжестью они соскользнули на предплечье.

Надо мной Джек свесил руки и голову вниз.

— Осторожно, Эдгар!

Пакет упал вниз. Одна из костей, которые я разломил припадении, воткнулась в него, полилась вода. Я вскрикнул от испута и раздражения,заглянул в пакет. Кость пробила только одну пластиковую бутылку, ещё двеоставались целыми. Я повернулся к покрытому мхом кегу, сунул руку в мокруюслизь под ним, попытался сдвинуть. Поначалу не получалось, но тварь, котораянаходилась внутри, забрала мою дочь, и теперь я хотел до неё добраться. Наконецкег покатился ко мне, и тут же приличный кусок кораллового известнякасоскользнул с него и упал в грязь на дне цистерны.

Я направил луч на кег. На той его части, что была обращена кстене, мох практически не нарос, и я различил горца в килте, с одной поднятойногой. Я увидел также зигзагообразную трещину, которая уходила вниз по боковойповерхности. Возникла она от удара вывалившегося из стены и упавшего кускаизвестняка. С того самого момента бочонок, который Либбит наполнила водой избассейна в 1927 году, потёк и теперь практически опустел.

Я мог слышать, как внутри что-то дребезжит.

«Я убью тебя, если ты не остановишься, а если остановишься,позволю тебе уйти. Тебе и твоим друзьям».

Я почувствовал, как мои губы расходятся в ухмылке. Видела лиПэм такую ухмылку, когда мои пальцы сжали её шею? Разумеется, видела.

— Не следовало тебе убивать мою дочь. «Остановись, иначе яубью и вторую».

Сверху позвал Уайрман, в его голосе звучало неприкрытоеотчаяние.

— Появилась Венера, амиго. Я это воспринимаю как дурнойзнак.

Я сидел, привалившись к влажной стене. Коралловый известнякколол мне спину, кости скелетов упирались в бок. Недостаток пространстваограничивал движение, и в какой-то другой стране слепленное бедро пульсировалоболью — ещё не начало орать, но всё к этому шло. Я понятия не имел, как мнеудастся в таком состоянии подняться по лестнице, но слишком злился, чтобыволноваться об этом.

— Прошу извинить, мисс Булочка, — пробормотал я Ади ивставил ручку фонаря в её раззявленный рот. Потом взял керамический кег обеимируками… потому что обе руки были на месте. Согнул здоровую ногу, каблукомботинка раздвигая в обе стороны грязь и кости. Поднял кег в подсвеченнуюфонарём пыль и с размаху опустил на выставленное колено. Бочонок треснул снова,выплеснув грязную воду, но не разбился.

Персе закричала внутри, и я почувствовал, как из носапотекла кровь. И цвет луча фонаря изменился. Стал красным. В этом алом сияниичерепа Ади Полсон и няни Мельды таращились на меня, улыбались. Я посмотрел напокрытые мхом стены грязного колодца, в который спустился по собственной воле,и увидел другие лица: Пэм… Мэри Айр — перекошенное от ярости, как и в тотмомент, когда она разносила рукояткой пистолета затылок моей дочери… Кеймена —с написанным на нём вечным изумлением, когда он падал на землю после обширногоинфаркта… Тома — выворачивающего руль автомобиля, чтобы врезаться в бетоннуюстену на скорости семьдесят миль в час.

И что хуже всего, я увидел лицо Моники Голдстайн,выкрикивающей: «Ты убил моего пёсика!»

— Эдгар, что с вами? — донёсся голос Джека, находящегося втысяче миль от меня.

Я подумал о музыкальном дуэте «Shark Puppy», исполняющемпесню «Раскопки» на волне радиостанции «Кость». Я подумал о том, как сказалТому: «Тот человек умер в пикапе».

«Тогда положи меня в карман, и мы уйдём вместе, — сказалаона. — Мы уплывём вместе в твою действительно другую жизнь, и все города мирабудут у твоих ног. Ты будешь жить долго… я это устрою… и ты станешь художникомстолетия. Они будут сравнивать тебя с Гойей. С Леонардо».

— Эдгар, — теперь в голосе Уайрмана преобладала паника, —сюда с берега идут люди. Думаю, я их слышу. Это плохо, мучачо.

«Они тебе не нужны. Они нам не нужны. Они — никто, всеголишь… никто, всего лишь команда».

«Никто, всего лишь команда». И вот тут такая красная яростьзатопила мой мозг, что даже правая рука вновь начала ускользать из этого мира.Но прежде, чем она исчезла полностью… прежде, чем я потерял контроль что надяростью, что над чёртовым треснутым кегом…