Горячо-холодно: Повести, рассказы, очерки - Анатолий Павлович Злобин

— Сорок седьмой квартал, — отвечал без запинки Нилов. — Если хотите, проедем туда. Но для нас это пройденный этап. Перед нами стоит проблема центра…

Садимся в машину, едем. Заходим во дворик, обставленный пятиэтажными коробочками. Фасады полосато раскрашены оранжевой краской, что придает домам этакий залихватский вид.

Во дворике скамейки, карусели, песчаные горки, качели. Играют дети, не догадываясь о том, что они являются эталонными детьми. Гвалт стоит вполне натуральный.

Эталон стал нормой бытия. Это и есть цель движения.

Через пятьсот метров въезжаем в другой дворик, на сей раз в девятиэтажном обрамлении. Карусели стоят, но почему-то не крутятся. Оказывается, мы попали на строительную площадку, дома еще не заселены.

Скоро праздники. Дом готовится к сдаче. Поднимаемся на второй этаж.

— Прошу вас.

Перед нами, делая приглашающий жест, стояла Илфания Гусманова, мастер СМУ-46. На круглом лице смущенная улыбка.

— Сколько же у вас человек?

— Двадцать три.

— Они вас слушаются?

— Почему бы нет. Мы живем дружно. У нас такое правило: на работе надо работать.

Вот вам и весь сказ про нашу жизнь, изреченный двадцатилетней Илфанией: на работе надо работать.

Вячеслав Нилов придирчиво осматривает квартиру из трех комнат, но придраться не к чему: исполнено добротно. На балконах даже деревянные ящики навешаны. Новоселам осталось натаскать земли, посадить семена — и возникнет цветение новой жизни.

Куда теперь?

— В центр города, которого еще нет, — с загадочным видом отвечает Нилов.

Подъезжаем к «Дому искусств», хотя это обычный девятиэтажный лежачий небоскреб, вытянувшийся на всю улицу. «Дом искусств» занимает часть первого этажа, тут размещаются творческие организации города. В коридорах тишина.

Нилов открыл дверь, мы оказались в просторной комнате. Со всех стен на нас глядели панорамы города Набережные Челны. В окне проглядывалась натура, являясь наглядным повторением макетов.

А в центре комнаты распластался великолепный макет в пенопластовом исполнении.

— Вот он — наш центр! — сказал Вячеслав Нилов, радость и обреченность звучали в его голосе.

Это был вид «с птички», так сами архитекторы называют современные планировочные макеты, на которых созидаемый объект видится таким, каким бы увидела его птичка, если бы пролетала мимо.

Строим для человека, а проектируем — для птички?

Давно я хотел написать о городе. Я заядлый урбанист, родился в Москве на Ново-Басманной улице, вырос в каменном мешке московского двора, всю жизнь прожил в городе, а написал о нем до обидного мало, того же, о чем мечталось, не написал вовсе. С городом расставался только в юности — на четыре военных года, и уже тогда понял, что такое ностальгия по асфальту. Вне города я бываю только во время дороги, потому что путешествую, как правило, из города в город.

У нас вообще мало пишут о городе. И есть тут вопрос, который можно считать основополагающим — правильно ли мы создаем новые города?

От ответа на этот вопрос многое зависит, мы даже не в состоянии предположить — сколь много!

Два великих изобретения определили лицо XX века: телевизор и домостроительный конвейер (изобретение автомобиля и электричества согласно хронологии принадлежит XIX веку). С телевизионного экрана потоком сходит изображение, с домостроительного конвейера стекает оболочка наших будущих жилищ. Разговор о телевизоре временно опускается. Переходим сразу к крупнопанельной цивилизации. Давайте спросим главного архитектора.

— Вячеслав Степанович, что вы думаете об унификации наших городов и в частности о моем тезисе: «Весь город застраивается одним домом, вся страна застраивается одним городом». К сожалению.

— Сейчас я думаю не о городе, — твердо отвечал Вячеслав Нилов. — Я думаю сейчас о его центре. Такого центра, как у нас, больше нигде не будет.

От Белого моря до Черного кипят архитектурные страсти, ломаются копья и рейсфедеры, трещат рейсшины и планшеты. Спор давний, больной. За это время произведено на свет сотни фельетонов, сняты кинокомедии. А похожие дома продолжают расти и тиражироваться. Это уже не дома, не города — само пространство становится типовым, обрекая нас на типовое бытие.

Города создаются веками, кто спорит. Киеву, матери городов русских, 1500 лет, Риму — 2700 лет, Афинам — 3500 лет. Города вечны.

Города есть лучшее из того, что создано человеческой цивилизацией за всю историю ее развития. Город защищает себя, свою целостность. Города создаются для мира и созидания. Город высекает научную мысль, рождает новую технологию. В городах копится национальная культура, создаются и хранятся произведения искусства. Город создает нашу одежду и проекты новых городов.

А лучшие места на планете разобраны для городов тысячи лет назад: океанская бухта, подножие горы, берег реки или моря.

Впрочем, Набережным Челнам досталось не самое плохое место — недаром рассматривались 70 вариантов площадки для заводов в пределах всей России.

Квартал-эталон мы уже построили, мы видели тот типовой дворик. А разве не могла наша держава поставить перед собой задачу более величественную поставить на земле город-эталон?

Тема города развивается в нашей литературе однобоко и тривиально. Мы пытаемся убедить самих себя в том, что наши новые города лучшие в мире. Поставленные где попало (и как попало), они объявляются символом нашей веры. При этом окончательная отделка фасада упорно откладывается до XXI века. Почему-то мы твердо уверены, что в XXI веке будут созданы города более прекрасные, чем за сорок предыдущих веков. Уж не потому ли, что потеряли надежду на собственный век?

Крупная панель открыта — теперь ее не закроешь. И корить ее не следует. Из одной и той же панели может выйти и шедевр и поделка.

Я отнюдь не собираюсь подвергнуть остракизму километры крупнопанельного пространства. Моя задача — из другого ряда. Я