Исполнение желаний - Алексей Ильин

Да, здесь царила атмосфера такого удушающего отчаяния, что Пэм побоялась увязнуть и утонуть. Хорошо хоть стена за кафедрой была пустой — с одним огромным строгим логотипом «Виндзора». Взгляд невольно останавливался именно на ней — отдыхал от визуального мусора навязчивых голограмм.

— Садись, садись, — шепнула Соня. — Мест, видишь, совсем мало осталось свободных.

И она подтолкнула Пэм к одной из скамеек, где ещё можно было устроиться.

Вообще Соне, похоже, в церкви действительно нравилось, она здоровалась с прихожанами, о чём-то с ними разговаривала, и только Пэм сидела, чувствуя себя неуместной и ненужной в этом сообществе, среди людей, которые вот-вот собирались слиться в экстазе беспричинной радости. Однако Памела напомнила себе, что никто не заставляет её становиться постоянной гостьей в этом неприятном месте… На неё поглядывали с любопытством и сочувствием, но не заговаривали и ни о чём не спрашивали.

Наконец, голоса прихожан стихли: на устланное коврами возвышение поднялся моложавый седовласый мужчина с аккуратной бородкой и добрым располагающим лицом. Одет он был в строгую белую рубашку с чёрным воротничком-стойкой, а на шее носил красивую цепь с логотипом компании.

— Сегодня праздничная служба, — тут же шепнула на ухо Пэм Соня, которая считала своим долгом просвещать подругу в тонкостях культа. — Видишь, Преподобный в белом? Значит, праздник. Повезло тебе — первый раз пришла, и сразу такое.

Памела на это лишь растерянно улыбнулась.

Словно в ответ на её улыбку, улыбнулся и стоящий за узкой трибуной Преподобный. Он гостеприимно вскинул руки, простирая их к пастве, после чего провозгласил глубоким чистым голосом:

— Сёстры и братья, сегодня великий день! Именно сегодня пять лет назад над этим зданием впервые воссиял логотип компании, а все мы смогли собраться здесь, чтобы славить то, что даёт нам любовь, силу и защиту в этом жестоком мире, полном опасностей и горя.

После этих слов свет в зале потускнел, будто по сигналу. Автоматические ставни на узких окнах с легким жужжанием опустились, повсюду загрохотали скамьи — это прихожане с готовностью вставали на ноги. Пэм поспешила подняться вместе со всеми, хотя и не понимала для чего.

Голограммы вдоль стен медленно погасли, а за спиной преподобного словно разверзлась ярко-голубая бездна, над которой воспарил логотип «Виндзора». Ещё через мгновение с потолка полилась громкая музыка, гнетущая и торжественная. От раскатистого глубокого звука волоски на коже сразу встали дыбом, а по рукам и спине побежали колючие мурашки… Памела даже не сразу узнала гимн корпорации, так странно он звучал, исполняемый на неведомом инструменте.

— Это орган, — крикнула на ухо подруге Соня. — Правда, красиво?

А когда вступительный проигрыш завершился, паства в едином воодушевлении грянула: «Спасибо компании нашей за свет, за любовь, за тепло…» Пэм автоматически пела вместе со всеми. Сперва она чувствовала себя глупо, а потом, оглядевшись по сторонам, странным образом воодушевилась. Люди вокруг неё и вправду были счастливы, они верили в то, о чём пели, и ведь правда, пели о хорошем: о корпорации, о её процветании, о великих делах, о расширении влияния и трепетной заботе о каждом сотруднике…

Мало-помалу скептицизм начал отступать. Памелу подхватило и понесло общее настроение: ощущение любви, стабильности и защищённости. Ей стало хорошо и радостно, казалось, будто она летит в светлую бездну за спиной Преподобного, летит к счастью и радости.

Рядом улыбалась довольная Соня, она кидала на подругу торжествующие взгляды и всем своим видом показывала, как рада, что Пэм, наконец-то, перестала упрямиться и пришла туда, куда её зазывали столько лет.

Когда гимн «Виндзора» отгремел, а пробирающая до мурашек музыка стихла, стена снова стала стеной, прихожане расселись обратно по местам, а Преподобный Мэддок всё тем же бархатистым ласковым голосом заговорил со своей трибуны:

— Братья и сёстры, накануне забота о будущей пастве завела меня в соседний сектор, где присутствие духовного лица потребовалось в фильтрационном лагере для не-сотрудников. Скажу вам, если не знаете, наша корпорация в великом своем человеколюбии по-прежнему принимает из-за Периметра отчаявшихся людей, нуждающихся в защите и помощи.

На стене за ним сразу же возник видеоряд: изможденные люди в обносках на фоне драматических руин.

— И вот буквально вчера я знакомился с этими несчастными беженцами. Тридцать человек, братья и сёстры! Тридцать измученных душ, спасённых и, наконец-то, получивших надежду на счастье цивилизованной жизни! Братья и сёстры, то были мужчины, женщины и дети. Несчастные, которые, чтобы выжить, с малых лет занимались самыми отвратительными преступлениями и проституцией. Их избивали и унижали, их истязали ради забавы, а они не могли добыть себе денег, не могли наесться досыта, у них никогда не было крыши над головой, потому что жили они в развалинах старых домов, а питались крысами и пили лишь нечистую дождевую воду…

Видео с изможденными грязными людьми сменилось изображением девочки лет десяти, одетой в одну лишь изодранную футболку. Девочка сидела на тощем грязном матрасе, брошенном прямо на пыльные бетонные обломки. Затем возник другой снимок: длинная очередь истощенных мужчин, тянущаяся к темному прямоугольному проёму в стене.

— На их глазах убивали и мучали, они занимались воровством и грабежом, а тела их обезображены шрамами и язвами, завшивлены и грязны.

В подтверждение этих слов на стене возникло короткое видео: разрушенный город, низкое серое небо, лужи и люди, сидящие на обломках и жадно поглощающие какую-то отвратительную пищу из мятой пластиковой посуды.

— И вот, когда я увидел их, сердце моё преисполнилось радости.

Свет погас, равно как и все изображения, только логотип «Виндзора» снова ярко переливался во тьме.

— Почему, спросите вы? Почему вид человеческого падения и страдания пробудил во мне счастье? А потому, что отныне тридцать этих несчастных, познают настоящую жизнь. У них будет работа и крыша над головой, еда, вода, помощь медиков — всё то, о чём они даже мечтать не смели, живя за Периметром. Их глаза светились восторгом и искренней радостью. Но тут моё сердце опечалилось.

Логотип потускнел.

— Мне стало горько и обидно, братья и сёстры, а на глаза навернулись слёзы, — продолжил Преподобный с искренним страданием в голосе. — Почему, снова спросите вы? Почему обещание счастья вдруг повергло меня в уныние? А потому, что всё реже я вижу подобную благодарность в глазах сотрудников корпорации. Вы приходите на наши собрания с печалью во взорах, с печатью усталости и скорби на лице, а ведь мы, каждый из нас, удачливее этих несчастных! Однако наша леность и неблагодарность мешают нам наслаждаться жизнью, радоваться благам, которые падают на нас с небес только потому, что мы родились здесь, в корпоративной зоне! Мы ничем не лучше и не хуже этих мужчин и женщин, которые, рискуя жизнью, под пулями пытаются попасть в оплот цивилизации. Нам просто повезло. Но, как всякие неблагодарные дети, мы не ценим отеческой заботы корпорации. Нам кажется, будто бы нам не додают благ, не додают любви. Мы смеем мятежно жаловаться, что жизнь наша трудна и беспросветна, тогда как даже не представляем, что это такое — беспросветный мрак.