Дураков нет - Ричард Руссо

их самому глупому человеку в Бате.

– Я же говорил, Салли сегодня везет, – напомнил им Олли Куинн, обвел мутным взглядом вещи на столе, в том числе и протез Уэрфа. – Чей это пистолет?

– Твой, – сказал Карл, он разоружил спящего начальника полиции перед тем, как пришли Ральф и Уилл. – Это твоя доля.

Олли Куинн проверил кобуру – там было пусто – и понял, что это правда.

– Мне следовало прекратить эту игру еще два часа назад, – сказал он.

– Если мы доиграем хотя бы этот кон, в этом не будет нужды, – сказал Карл и добавил, обращаясь к Салли: – Не можешь срать – слезай с толчка, так и передай своему адвокату.

Уэрф, полусонный, бросил карты на середину стола.

– Пьяным я играю лучше. – Он отпил газировки.

– Не намного. – Салли поднял ставку.

– Мы пришли передать, что Питер перевез вещи, – сообщил Ральф. – И сказал, что можно разгружать.

– Ладно, иду, – ответил Салли. – Подождите минутку, хорошо? Я скоро.

– Только недолго. Мы будем снаружи. – Ральф махнул Уиллу, чтобы шел за ним.

В баре Ральф – больше всего ему хотелось выйти на улицу, вдохнуть чистый холодный воздух – усадил Уилла на табурет и заказал газировку.

– Мальчонке нельзя за стойкой, – сказал им толстый бармен. – Извините. Таков закон.

– Ладно, – виновато ответил Ральф.

Вера – ее оставили на ночь в больнице, чтобы понаблюдать, – наверняка пожелала бы знать, в своем ли он уме, раз усадил внука за барную стойку, и Ральфу пришлось бы признаться, что он не подумал. Хорошо еще, Вера не видела, что творится в соседней комнате. Она неделю распиналась бы о падении нравов – и была бы права. Надо будет предупредить Уилла, чтобы не рассказывал ей об увиденном, подумал Ральф.

– Постой здесь, – сказал он Уиллу, – нам сейчас принесут газировку.

В соседней комнате загалдели, послышался скрип стульев. Первым вышел Олли Куинн, на ходу пряча револьвер в кобуру, за ним Салли с пачкой купюр в одной руке и протезом Уэрфа в другой. Салли поставил протез на барную стойку, сунул деньги в карман штанов и усадил Уилла на табурет в тот самый миг, как вернулся Малыш с газировкой.

– Салли, ему нельзя сидеть за стойкой.

– Почему это? – Салли нахмурился.

– Запрещено законом.

– Чушь собачья.

– Говорю тебе, Салли, это, черт побери, запрещено законом.

– Как и покер, – парировал Салли. – Хочешь сказать, ты не знал, что в той комнате играли в покер?

– Даже не начинай, – предостерег Малыш. – Ты ходишь по тонкому льду. Ты ударил моего посетителя. Джеффу уже тогда следовало бы тебя выгнать. Ты сегодня гоняешь по тонкому льду на коньках, черт подери.

Салли кивнул.

– Окей, – сказал он Ральфу, тот слез с табурета и подхватил внука под мышки, – тогда лучше пойдем за столик. Раз уж мы ходим по тонкому льду, лучше держаться подальше от этого жирного мудака.

Из дальней комнаты вышли Карл Робак и Диди, оба одетые.

– Дай мне еще одну из твоих чудесных пилюль, – попросил Карл Робак. – Похоже, ты сломал мне челюсть.

Салли протянул ему пузырек Джоко.

– Мне неприятно это признавать, – произнес он, разглядывая челюсть Карла, которую уже так разнесло, что казалось, у Карла там опухоль, – но, возможно, ты прав.

Карл проглотил пилюлю, запил остатками виски и поставил стакан на середину столика, который выбрали Ральф, Уилл и Салли. После чего Карл рухнул в кресло и усадил девицу к себе на колено.

– Ну и день, – сказал он.

Причем сказал с таким убеждением, что Салли едва не пожалел его, но Карл развернул девицу к себе, уткнулся лицом ей в грудь и принялся издавать всхлипывающие звуки.

– Не пускай его за руль, куколка, – посоветовал Салли. – Вторая пилюля и правда творит чудеса.

– Не пущу, – пообещала она и в который раз за день посмотрела Салли в глаза; взгляд у нее был серьезный и трезвый.

Диди пила наравне с мужчинами, но явно была в лучшем состоянии. Значит, это и есть та девица, которая разрушила брак Питера и говорила Вере по телефону разные грязные вещи, подумал Салли. Неудивительно, что его бывшая жена так разбушевалась. Вера из тех женщин, кто занимается сексом, закрыв глаза и в миссионерской позиции, она всегда была такой. Вряд ли она сумела подготовить Питера к женщинам типа Диди. К такому оказался не готов даже Карл Робак.

– Увидите Питера, передайте ему привет, – сказала Диди.

– Передам, – пообещал Салли.

– Не передашь, – сказал Карл Робак, голос его из-под свитера Диди звучал приглушенно. – Не может же ему принадлежать и та и другая.

– Прежде все женщины в Бате принадлежали исключительно Карлу, – пояснил Салли для Диди.

Диди вперила в Салли презрительный взгляд.

– Его сердце разбито, – сказала она. – Это так мило, правда?

– Мило, – согласился Салли.

– А вот вам, я уверена, ни одна женщина не разбивала сердце. – Диди вновь поймала его взгляд.

– Он тоже влюблен в мою жену, – заметил Карл. – Все любят Тоби. Никто не любит меня.

В дверях показался Уэрф, опираясь на перевернутую швабру, как на костыль, пустая штанина его болталась.

– Ты намерен оставить мою ногу себе? – спросил он Салли.

– Тебе не нужна нога. – Карл Робак отлип от Диди, уставился на Уэрфа. – Тебе нужен попугай.

– Что скажешь, отдать ему ногу? – спросил Салли внука.

Уилл с готовностью кивнул.

Салли подтолкнул к нему протез:

– Иди отнеси.

Мальчик округлил глаза, покачал головой, отодвинулся от протеза.

– Он неживой. – Салли постучал по протезу. – Видишь?

– Салли, он не хочет, – вмешался Ральф (судя по его виду, он тоже не хотел).

– Потом расскажешь брату, – не унимался Салли. – Думаешь, он поверит?

Уилл взирал на протез с желанием и страхом. Мысль ему явно нравилась. А протез явно нет.

– Салли… – начал Ральф, но Салли поднял руку, и мальчик, помявшись, все же взял протез Уэрфа обеими руками, точно подозревал, что внутри плещется жидкая жизнь и если пролить хоть каплю, то Уэрфа убудет.

Мужчины смотрели, как Уилл несет протез Уэрфу, тот стоял, прислонясь к дверному косяку. Диди шмыгнула носом, Салли взглянул на нее и увидел, что она беззвучно плачет, по щекам ее катятся слезы.

Уэрф выдвинул стул, взял у внука Салли протез.

– Спасибо, – сказал он, закатав штанину. Никто, даже Уилл, не отвернулся, когда он пристегивал протез. – Твой противный дед наверняка оставил бы его себе. А я теперь опять целый.

Наблюдавшему за этой сценой Салли на миг показалось, будто там стоит не Уилл, а Питер – Питер в детстве, каким Салли его запомнил. Или даже он сам, тот мальчишка, каким он помнил себя, тот мальчишка, чье сердце еще могло разбиться.

– Иисусе Христе, – тихо произнес Карл Робак. – Ну и день.