Архив Буресвета. Книга 1. Путь королей - Брендон Сандерсон

Как бы то ни было, время работало против нее. Шаллан помимо воли потянулась к потайному кошелю и ощупала его, пробежалась пальцами по цепочкам сломанного фабриаля. Ее сердце учащенно забилось. Девушка бросила взгляд на Ясну, но та просто лежала на воде с закрытыми глазами. Что, если она их откроет?

«Не думай об этом! — приказала себе Шаллан. — Просто сделай. Подмени их. Ты ведь так близко...»

— Ты учишься быстрее, чем я предполагала, — внезапно произнесла Ясна.

Шаллан резко повернулась, но глаза принцессы были закрыты.

— Я ошиблась, когда вынесла столь жесткое суждение, основываясь на том, что ты недостаточно хорошо обучена. Я же сама часто говорила, что главное не накопленный запас знаний, а пылкий интерес к науке. С такой целеустремленностью и способностями ты можешь стать уважаемой ученой дамой. Я понимаю, что тебе приходится тратить много времени на поиски ответов, но продолжай. Ты в конце концов во всем разберешься.

Шаллан ненадолго застыла, держа руку в потайном кошеле, и сердце ее безудержно колотилось. Ее замутило. «Я не могу этого сделать. Буреотец, ну что я за дура. Я проделала такой долгий путь... и теперь не могу этого сделать!»

Девушка вытащила руку из кармана и прошагала через всю ванную комнату обратно к своему креслу. Что же она скажет братьям? Неужели теперь ее семья обречена? Она села, отложила книгу и вздохнула, вынудив Ясну открыть глаза. Принцесса посмотрела на нее, потом выпрямилась в воде и жестом приказала подать мыло для волос.

Стиснув зубы, Шаллан встала и принесла наставнице поднос с мылом, присела на краю бассейна и вытянула руку, как могла. Ясна взяла порошкообразное мыло, растерла его в ладонях, превращая в пену, и обеими руками нанесла на свои гладкие черные волосы. Даже обнаженная, Ясна Холин являла собой образец сдержанности и самоконтроля.

— Возможно, в последнее время мы слишком много времени проводим в четырех стенах, — сказала принцесса. — Шаллан, тебя что-то гложет. Ты нервничаешь.

— Я в порядке, — отрезала ученица.

— Хм, да. Твой безупречно благоразумный и спокойный тон это подтверждает. Возможно, нам следует уделять чуть меньше внимания истории, занявшись чем-то более прикладным, более приземленным.

— Вроде естествознания? — Шаллан встрепенулась.

Ясна запрокинула голову. Девушка опустилась на колени на полотенце рядом с бассейном, протянула свободную руку и начала вти­рать мыло в роскошные локоны своей госпожи.

— Я подумывала о философии, — сказала Ясна.

Шаллан моргнула:

— Философия? Она-то тут при чем?

«Разве философия — не искусство произносить как можно больше слов, ничего при этом не говоря?»

— Философия — важная наука, — сурово проговорила наставница. — Особенно если ты собираешься принять участие в политической жизни двора. Следует разобраться с вопросами морали, и по возможности до того, как окажешься с ними лицом к лицу.

— Да, светлость. Хотя я все равно не понимаю, почему философия более «прикладная», чем история.

— История по определению такова, что ее нельзя испытать на себе. Все, что происходит с тобой, относится к настоящему, а это уже вотчина философии.

— Это просто вопрос терминологии.

— Да, — согласилась Ясна. — А термины обычно зависят от того, как их определяют.

— Возможно, — согласилась Шаллан и отодвинулась, позволяя Ясне опуститься под воду и смыть мыло с волос.

Принцесса начала тереть кожу жестковатой мочалкой.

— Дитя, это был потрясающе банальный ответ. Что случилось с твоим остроумием?

Шаллан глянула на скамью и драгоценный фабриаль. Она прошла долгий путь, но не могла совершить того, что требовалось.

— Светлость, мое остроумие временно отстранено от своих обязанностей, — сказала девушка. — Ожидает приговора от своих коллег — искренности и опрометчивости.

Ясна вопросительно вскинула бровь.

Шаллан, все еще упираясь коленями в полотенце, снова села на пятки.

— Как же вы отличаете правильное от неправильного? Если жрецы вам не указ, то как вы во всем разбираетесь?

— Все зависит от образа мыслей. Что для тебя самое главное?

— Я не знаю. Скажите сами.

— Нет. Если я отвечу, то буду ничем не лучше жрецов, которые навязывают верования.

— Ясна, они не злые.

— Да, они всего лишь попытались покорить весь мир.

Шаллан поджала губы. Война, что уничтожила Иерократию, раздробила воринизм на ордена. Это был неизбежный результат того, что жрецы попытались добиться власти. В обителях должны ­были обучать морали, а не навязывать ее. Теперь применять силу мог­ли только светлоглазые.

— Вы говорите, что не можете предоставить мне ответы, — сказала Шаллан. — Но разве я не имею права просить совета у кого-нибудь мудрого? Того, кто многое пережил? Зачем мы вообще пишем книги и делаем выводы — разве не ради того, чтобы повлиять на других? Вы сами утверждали, что сведения бесполезны, если их не используют для умозаключений.

Ясна улыбнулась и опустила руки в воду, смывая мыло. Шаллан уловила в ее глазах победный блеск. Принцесса не всегда защищала какие-то идеи, потому что верила в них; она просто вынуждала ученицу действовать. Это выводило девушку из себя. Как же ей понять, что на самом деле думает Ясна, если той ничего не стоит менять одну точку зрения на противоположную?

— Ты ведешь себя так, будто существует всего один ответ, — заметила принцесса, жестом указывая на полотенце и выбираясь из бассейна. — Единственный, безупречно верный ответ.

Шаллан поспешно вскочила и принесла большое и пушистое полотенце.

— А разве суть философии не в этом? Не в поиске ответов? Поиске правды, истинного смысла вещей?

Вытираясь, Ясна приподняла бровь.

— Что? — спросила Шаллан, вдруг насторожившись.

— Кажется, пришло время для полевых учений. За пределами Паланеума.

— Сейчас? Но уже поздно!

— Я предупреждала тебя, что философия — практическое искусство, — проговорила Ясна, заворачиваясь в полотенце, а потом наклонилась и вытащила духозаклинатель из мешочка. Обвернула цепочки вокруг пальцев, закрепила самосветы на тыльной стороне ладони. — И я тебе это докажу. Помоги-ка одеться.

В детстве Шаллан обожала вечера, когда ей удавалось выскольз­нуть в сады. Когда все вокруг укутывало одеяло тьмы, мир делался совершенно иным. Под покровом теней нетрудно было вообразить, что камнепочки, сланцекорник и деревья — какая-нибудь чужеземная фауна. Шуршание кремлецов, выбирающихся из расщелин, пре­вращалось в отзвуки шагов мистических жителей далеких краев. Большеглазых торговцев из Шиновара, погонщиков большепанцир­ников из Кадрикса или рыбаков, бороздивших Чистозеро на своих узких лодках.