Очерки из моей жизни. Воспоминания генерал-лейтенанта Генштаба, одного из лидеров Белого движения на Юге России - Александр Лукомский

Получив телеграмму о своем назначении Верховным главнокомандующим, генерал Корнилов послал Временному правительству телеграмму с требованием, чтобы немедленно были приняты меры к восстановлению дисциплины в войсках, к прекращению преследования офицеров, к недопущению вмешательства комиссаров и комитетов в боевые и строевые распоряжения и, главное, к введению смертной казни для дезертиров и предателей и в тылу. Телеграмму свою генерал Корнилов закончил указанием, что если эти требования не будут выполнены, то он должность Верховного главнокомандующего не примет.

Временное правительство (Керенский) ответило, что все требования генерала Корнилова принимаются. Генерал Корнилов прибыл в Могилев и принял должность Верховного главнокомандующего. Но Временное правительство слова своего не сдержало. Продолжая говорить, что требования генерала Корнилова Временным правительством «принципиально» приняты, г. Керенский, опасаясь открыто пойти против Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов, решительно возражавших против принятия этих требований, оттягивал разрешение этих вопросов, говоря, что Военному министерству (Савинкову) поручено составить проект необходимых изменений в дисциплинарном уставе, в положениях о комиссарах и комитетах и о введении смертной казни в тылу; что составленный проект по этим вопросам будет рассмотрен в правительстве и срочно проведен в жизнь.

Генерал Корнилов страшно волновался, говорил, что Керенский его обманывает, оттягивая проведение в жизнь его требований, и явно хочет уклониться от исполнения данного слова. Отношения между Ставкой Верховного главнокомандующего и Петроградом портились. Чувствовалось, что нам не доверяют.

Как мною уже было отмечено, еще при генерале Брусилове Могилевский совет рабочих депутатов добивался расчистки якобы образовавшегося в Ставке контрреволюционного гнезда. Конечно, с этими требованиями Могилевский совет обращался не только к генералу Брусилову, но и к комиссару Временного правительства, бывшему в Ставке, г. Елачичу. Но последний, будучи порядочным человеком и не видя никаких конкретных доказательств предъявляемым обвинениям, дальнейшего хода этому делу не давал.

Деятельностью г. Елачича в Ставке Временное правительство было недовольно, и после назначения генерала Корнилова Верховным главнокомандующим г. Елачич был заменен г. Филоненко, пользовавшимся полным доверием г. Савинкова, вступившего в управление Военным министерством. Г. Филоненко дня через два после своего прибытия в Ставку пришел ко мне и сказал, что у него есть данные, что в Ставке имеется группа контрреволюционеров, затевающих переворот.

Я ему ответил, что все это ерунда. Если какие-нибудь офицеры и скажут что-либо неприятное по отношению Временного правительства, то за это преследовать нельзя; ничего же серьезного, я уверен, нет, но что если у него действительно есть какие-либо данные, то пусть он мне их сообщит, и я разберу дело. На этом и порешили.

Несколько позже он дал мне список нескольких офицеров, якобы, явных контрреволюционеров. Генерал Корнилов приказал произвести расследование, не давшее никаких данных для обвинения. Просто была болтовня, о которой писаря и вестовые донесли в Могилевский совет. Ко мне больше Филоненко с этим вопросом не обращался, но расследование свое продолжал.

Однажды мне принесли копию телеграммы, посланной им Савинкову. Я прочитал и ничего не понял. Было упомянуто о «коне бледном», скачущем через какие-то горы и что-то затевающем. Было упомянуто среди телеграммы о начальнике военных сообщений. Я сказал, что воровского языка не понимаю и не могу разобрать, в чем дело.

Мне тогда было разъяснено, что в телеграмме употреблены выражения из книги Савинкова «Конь бледный» и что эти условные слова дают возможность расшифровать телеграмму; что Филоненко предупреждает Савинкова о контрреволюционных замыслах начальника военных сообщений генерала Тихменева30. Это впоследствии подтвердилось, и генерала Тихменева по телеграфу из Петрограда туда вызвали; так как я из того же Петрограда получил по телеграфу предупреждение, что генерала Тихменева там арестуют, то обратился к генералу Корнилову. Генералу Корнилову стоило больших трудов отстоять генерала Тихменева.

Вообще из Петрограда мы получали постоянные предупреждения, что неудовольствие против генерала Корнилова и Ставки среди Временного правительства все нарастает и что Совет рабочих и солдатских депутатов начинает настаивать на удалении генерала Корнилова и на разгоне контрреволюционеров Ставки.

Атмосфера постепенно сгущалась. Между тем германцы на Северном фронте перешли в наступление, переправились через Двину, прорвали наш фронт, и появилась угроза не только Риге и Ревелю, но и Петрограду. С большим трудом удалось создать новый фронт против прорванного германцами участка, но чувствовалось, что, если германцы сосредоточат против Северного фронта новые силы, положение может стать катастрофическим.

Генерал Корнилов вновь обратился к Временному правительству с настоянием немедленно провести в жизнь его требования. Было отвечено, что его просят прибыть в Петроград к 10/23 августа для окончательного разрешения этих вопросов в правительстве.

Если не ошибаюсь, 6/19 или 7/20 августа генерал-квартирмейстер, генерал Романовский, доложил мне, что генерал Корнилов просит меня отдать распоряжение о сосредоточении в районе Невель – Н. Сокольники – Великие Луки III конного корпуса с туземной дивизией (кавалерийской).

Эти части находились в резерве Румынского фронта, и за несколько дней до этого доклада генерала Романовского у меня был разговор с генералом Корниловым о необходимости для усиления Северного фронта перевести значительную кавалерийскую группу с Румынского фронта.

– Но почему же в район Невель – Н. Сокольники – Великие Луки? – спросил я генерала Романовского.

– Я не знаю. Передаю вам точно приказание Верховного главнокомандующего.

– Когда вы его получили и каким путем?

– Вчера, после двадцати трех часов, генерал Корнилов меня вызвал и приказал доложить вам об этом сегодня утром.

Мне все это показалось несколько странным; странно, почему это приказание было отдано не непосредственно мне, а через генерал-квартирмейстера; непонятно было, почему выбран указанный район сосредоточения.

Перед этим был разговор о том, что если я захочу, то могу быть назначенным командующим армией, но это решено не было, и я пока оставался начальником штаба; поэтому обращение главнокомандующего непосредственно к генерал-квартирмейстеру меня удивило.

Я пошел к генералу Корнилову. Сказав ему, что генерал Романовский передал мне его приказание, я попросил объяснить, почему выбран для конницы указанный район сосредоточения. Генерал Корнилов мне ответил, что он хочет сосредоточить конницу не специально за Северным фронтом, а в таком районе, откуда легко было бы в случае надобности перевезти ее на Северный фронт или на Западный; что выбранный им район наиболее удовлетворяет этому требованию.

Я сказал, что нам вряд ли есть основание опасаться за Западный фронт, где имеются достаточные резервы, и было бы лучше сосредоточить конницу в окрестностях Пскова.