Обладать - Антония Байетт

Искать по свету дочь…[186]

Ровно держа голову под тяжёлой короной и гордая его вниманием, она сказала, однако, с легким пренебрежением:

– У меня есть тётя, которая всё время рассказывает такие стихи. Мне не нравится поэзия.

Он достал маленькие карманные ножницы и, самым бережным образом, вырезал длинный локон из бледно-золотистого облака, спадавшего ей на плечи.

– Ну вот, – сказала она, – давай я тебе сплету в косичку, чтоб не растрепалось.

Наблюдая, как пальчики её трудятся и лицо нахмурилось над работой, он проговорил мягко:

– Жаль, что тебе не нравится поэзия. Я ведь поэт.

– Ты мне нравишься! – поспешно заверила она. – Ты умеешь делать разные красивые вещицы и не поучаешь…

Она протянула ему готовую косичку. Он свернул её спиралью и спрятал под заднюю крышку часов.

– Передай своей тёте послание. Скажи ей, что ты повстречала поэта, который хотел увидеть La Belle Dame Sans Merci, а вместо этого увидел тебя. Скажи, что поэт шлёт поклон и не собирается больше её тревожить, он к пастбищам спешит и к рощам новым…[187]

– Хорошо, я постараюсь запомнить, – обещала она, поправляя корону.

И он поцеловал её, всё с тем же обыденным видом, чтобы не испугать, и пошёл себе дальше.

А по пути домой ей попались братья, затеялась куча-мала, и погибла прекрасная корона, и она забыла про послание, и послание не было доставлено.

– Я пишу о лиминальности. О порогах. Бастионах. Крепостях.

– А также о набегах и вторжениях?

– Разумеется.

А. Байетт, «Обладать»

Послесловия переводчиков или литературоведов – жанр, который сегодня не в чести. Не то чтобы читатель стал искушённее, просто – кому нужен подсказчик, когда книга уже прочитана и впечатление о ней сложилось? Ведь только что читатель был один на один с автором, говорил с ним или с ней без посторонних, зачем ещё приглашать учителя с указкой?

Но говорить с Антонией Байетт не так-то просто (в чём убедился один из переводчиков этого романа при личной встрече с автором): она любит пускать собеседника по ложному следу, играть на многозначности образа. Целые сюжетные линии её книг построены на хитро спрятанных аллюзиях, которые придают смыслу событий новое, не сразу заметное измерение. Переводчика работа над такими произведениями подчас приводит в отчаяние: к каким ухищрениям ни прибегай, без указки в виде сносок и комментариев не обойтись – иначе от читателя ускользнёт что-то очень важное, едва ли не самое важное в книге. И не только читатель перевода оказывается в таком положении: и на родине писательницы, в Англии, филологи и критики сточили перья, рассуждая о «вертикальном контексте», смысловой многоплановости, скрытых цитатах в этой, самой известной её книге, удостоенной в 1990 г. Букеровской премии. Но пока литературоведы разгадывают авторские загадки, автор получает письма от читателей, простых фермеров из Алабамы, очарованных этой трогательной, благородной и трагической «историей любви». (Кстати, одно это обстоятельство уже доказывает, что перед нами – вопреки мнению некоторых критиков – именно роман, а не постмодернистский «текст», из-за которого автор кокетливо подмигивает читателю.)

Кто же оказался в заблуждении: въедливые исследователи, копающие пустоту, или простодушные читатели, не видящие глубину?

Начнём с авторского определения жанра этой книги: romance. Казалось бы, всё просто: что такое romance, «романтический роман», объясняется в первом же эпиграфе. В таком понимании romance – категория широкая: это и «Дом о семи фронтонах» Н. Готорна и тысячами штампуемые сердцещипательные поделки «для дамского чтения». Но, приведя готорновское определение этого жанра, А. Байетт умолчала о том, что в истории литературы romance имел и другое значение – «рыцарский роман». Любимый приём писательницы: раскрыв лишь часть истины, сбить читателя со следа. Потому что «Обладать» – это ещё и «рыцарский роман» в классическом понимании этого термина.

Чтобы в этом убедиться, обратимся к одной приметной особенности книги – «говорящим» именам персонажей (именам, которые – плохо ли, хорошо ли – переданы в переводе). Ничего не говорят русскому читателю разве что фамилии двух героинь, и героинь вовсе не второстепенных – Кристабель Ла Мотт и Мод Бейли. Пожалуй, Ла Мотт ещё может вызвать ассоциации с немецким романтиком, поэтом и писателем Фридрихом де ла Мотт Фуке, чья повесть «Ундина» известна в России во многом благодаря стихотворному переводу В.А. Жуковского (Ундина – Мелюзина – водная стихия, из которой словно вышла Кристабель и персонажи её произведений…). Ундины упоминаются в книге не раз, но дело не только в них. В английском языке слова motte и bailey сведены вместе в сочетании motte-and-bailey castle, обозначающем одно из самых ранних европейских фортификационных сооружений, которое стало известно в Англии после Норманнского завоевания. Оно представляло собой насыпной курган (motte), окружённый рвом. На вершине кургана располагался деревянный палисад со сторожевой башней и арсеналом. Другой палисад (bailey) окружал курган и ров и таким образом представлял собой внешний рубеж обороны. Позднее палисад на вершине холма был заменён башней, с течением времени превратившейся в донжон более знакомого нам (хотя бы по картинам и фотографиям) средневекового замка. Итак, motte, bailey и донжон разделяют территорию крепости на три пространства, три концентрических кольца. (Заметим мимоходом, что А. Байетт, рассыпая в романе не только загадки, но и ключи к ним, заставляет Кристабель упомянуть motte-and-bailey defences в последнем, так и не прочитанном Рандольфом Генри Падубом письме.)

Завязка романа: молодой литературовед Роланд Митчелл обнаруживает черновики первого письма Падуба к Кристабель Ла Мотт в томике «Оснований новой науки» Джамбаттиста Вико. Тоже не случайная деталь. Она объясняет название и состав поэтического сборника Падуба «Боги, люди и герои»: уже само это заглавие напоминает о концепции итальянского философа, рассматривающего историю как чередование циклов, каждый из которых состоит из трёх эпох – божественной, героической и человеческой. Однако не только в этом дело. Следует приглядеться к времени действия книги А. Байетт – лучше сказать, к временам действия. Современные исследователи, люди XX века, пытаются разобраться в перипетиях отношений двух поэтов XIX века, пытавшихся осмыслить в своих произведениях происходящее с ними и с человечеством, обращаясь к мифологическим образам Старшей и Младшей Эдды и бретонского фольклора. Другими словами, люди человеческой эпохи обращают взор на эпоху героев, обитателей которой манит эпоха богов. Оказывается, Роланд Митчелл и Мод Бейли, Рандольф Падуб и Кристабель Ла Мотт, эддические Аск и Эмбла суть персонажи одной и той же истории, разыгравшейся в разные эпохи.