Спасти огонь - Гильермо Арриага

Хосе Куаутемоку не понадобилось подниматься на крышу, чтобы учуять надвигающуюся беду. Ее было не только видно. Ее можно было унюхать. Пот сотен снаружи мешался с потом тысяч внутри. Пот, в котором были растворены адреналин, страх, дрожь, гнев. Народ против народа. Раса против расы. Моей расой заговорит кровь[33]. В воздухе носился дух шестьдесят восьмого. Перезагрузка. Зэки не допустят новой Карандиру. Нет уж. Если начнется резня, трупов будет поровну с обеих сторон.

Пока дон Хулио точил лясы с долбаными представителями министра внутренних дел и все они угощались изысканными провансальскими блюдами в хреноградном соусе, полиция подвезла доберманов и бельгийских овчарок, готовых выгрызть зэкам яйца. Свирепая свора рвалась в бой. Псы, которым наскучило кусать толстые ватные костюмы, почуяли настоящее мясо. Здесь их ждут не инструкторы, одетые, как мишленовские человечки. Здесь можно будет глубоко погрузить клыки в плоть, а не в наполнитель от подушки в придорожном мотеле.

«Жизнь — красный неумолимый зверь, в его влажной пасти зажаты чужие внутренности» — Хосе Куаутемок вспомнил строки поэта-убийцы, увидев вокруг тюрьмы плотные ряды полицаев в черной форме и стоящих в стойке псов. Если поедатели цесарок не договорятся, Данте в своей гробнице в Равенне будет потирать руки в предвкушении. Ад совсем близко. Резня выплеснется во все дворы и залы. Словно полярная воздушная масса, смерть зависнет над тюрьмой, и десятки трупов усеют напольные плиты.

Зэки вооружились всем, что только нашлось под рукой: пистолетами, винтовками, базуками, мачете, ножами. Запалили еще костров, чтобы нагнать на легавых страху. Небо окрасилось оранжевым в доказательство, что они готовы опустошить землю. Их орды не раздумывая подожгут все и вся. И это было известно федеральным черепашкам, ссущимся со страху в своих панцирях.

Зэки разграбили офисы при входе в тюрьму, брошенные бюрократами, которые сбежали, как только запахло жареным. Металлические столы растащили на баррикады, а архивные стеллажи вывернули посмотреть, не найдется ли в них чем поживиться. Десятки карточек о посещениях оказались разбросаны как попало всего в нескольких шагах от полицейских и собак.

Зэки использовали документы для подпитывания костров. В огне исчезали фотографии, данные, записи, разрешения. Хосе Куаутемок помчался к раскиданным по двору ящикам. Вдруг повезет найти дело его любезной Марины. Он на коленях принялся перелистывать папки. Понял, что перед ним дела людей с фамилиями на букву «В». Долго ползал на четвереньках, пока не нашел папки на букву «Л» — какой-то хрен как раз собирался пустить ее на костер. Начал листать, и — эврика! Вот карточка посещений сеньоры Марины Лонхинес Рубиалес с адресом, телефонами, копией удостоверения личности и записями о точном времени каждого ее входа и выхода из тюрьмы. И — вишенка на торте — ее черно-белая фотография. Серьезный вид, собранные в пучок волосы, светлые глаза смотрят прямо в камеру. Это до или после их знакомства?

Хосе Куаутемок провел по фотографии пальцем. Потом оторвал ее от листа и спрятал в кармане робы. Просмотрел дело. Выучил наизусть адрес и домашний телефон. Сложил лист с ними вчетверо и тоже убрал в карман.

Вернулся в корпус камер. Над тюрьмой вился дым. Двадцатиметровые черные башни. Над дымом начинали кружить рои вертолетов. Недобрый знак. Шмели, вооруженные барреттами и автоматами. Одна такая очередь — и ты уже как дуршлаг. Что там происходит, в ВИП-столовке, если снаружи — прямо война войной?

Ответ не заставил себя ждать. Комиссию министерства выпроводили обратно те же головорезы дона Хулио. Им гарантировали безопасность, и гарантии выполнялись. Другое дело — заложники. С ними можно поступать по произволению. Как только люди из министерства переступили порог тюрьмы, во двор вывели толстяка Кармону и еще четверых надзирателей. Руки и глаза у них были завязаны. Конвоировали их двадцать бугаев с автоматами. «Морские котики» «Тех самых», элитное подразделение Текилы.

Всех пятерых поставили на колени посреди двора. Снаружи телевидение снимало это шоу. Сокамерник позвал Хосе Куаутемока, наблюдавшего издалека: «Пошли, кореш. В столовке телик поставили, в прямом эфире показывают». Хосе Куаутемок не мог решить, пойти припасть к экрану или остаться и смотреть вживую. В конце концов предпочел следить за происходящим из первого ряда.

Операторы навели камеры на униженных надзирателей. Журналист вещал: «За несколько часов комиссия переговорщиков так и не пришла к соглашению с заключенными, восставшими в нескольких тюрьмах страны. Министерство внутренних дел считает, что требования заключенных невозможно выполнить. Назначена новая дата для возобновления переговоров. В эту самую минуту директора тюрьмы Кармону поставили на колени в центральном дворе вместе с четырьмя из его людей…» Тут речь оборвал выстрел, и один из надзирателей повалился как подкошенный: дон Хулио выпустил пулю ему в голову. Потекла кровь — для телеканалов просто конфетка. Капо послал первый знак: «Мы не шутим».

Хосе Куаутемок ясно видел, как Текила приставил девятимиллиметровый люгер к затылку стоящего на коленях надзирателя и спустил курок. Тот молниеносно рухнул. Хосе Куаутемок подумал о Кармоне. Всего пару часов назад он сидел и зубоскалил с нарко. Видимо, он этого не знал, но дон Хулио решил накормить его по-королевски в качестве последней подачки перед смертью. Методично, не задерживаясь, капо застрелил следующих трех надзирателей. Зная, что все это покажут по телевизору и распространят в интернете, он слегка помедлил перед тем, как застрелить толстяка, который к тому времени уже всхлипывал и молил о пощаде.

Полиция еще пуще насторожилась. Четыре выстрела не оставили копов равнодушными, тем более что после каждого в башке у очередного надзирателя образовывалась дыра, как в свинье-копилке. Пятый выстрел прозвучал сорок пять секунд спустя. Камеры, отснявшие первые четыре «пум-пум-пум-пум», замерли в ожидании, гадая, отправят ли пятого, директора тюрьмы, на встречу с вечностью. Отправили.

Кармона с шумом повалился, словно подпиленная гигантская сосна. В самый момент выстрела он издал звучный рык, отдавшийся эхом по всему двору. Хосе Куаутемок жалел его. Он был, конечно, жулье, но человек хороший. Слово свое держал, а за такое в тюрьме крепко уважают. Он даже подумал, а не ринуться ли ему останавливать казнь, но его самого точно казнили бы за десять метров от Кармоны.

Как только объемная туша ударилась о землю, Текила и его приспешники развернулись и неспешно направились к баррикадам. Федералы, страдающие острым воспалением пальца у курка и диким желанием изрешетить их свинцом, ожидали