Смертельная белизна - Роберт Гэлбрейт

– Как ты узнал? – прошелестела она сквозь ком бумаги, еле ворочая языком.

– Допер через пять минут после твоего ухода. Последние три цифры в номере, с которого, по твоим словам, пришло сообщение от Мэтью, совпадали с цифрами одного из тех одноразовых номеров. Пошел за тобой, но тебя и след простыл. Лэйборн направил сюда патрульные машины, а я непрерывно тебе звонил. Почему ты не снимала трубку?

– Телефон был в сумке, с выключенным звуком. Теперь лежит на дне канала.

Ей нестерпимо хотелось глотнуть чего-нибудь крепкого. Быть может, смутно пронеслось у нее в голове, поблизости есть какой-нибудь бар… но как туда вырваться? В ближайшее время ее будут мурыжить в Скотленд-Ярде. Потребуют детальных показаний. Поневоле заставят во всех подробностях пережить самый жуткий час. Ее захлестнула полная опустошенность.

– Как ты узнал, что я здесь?

– Позвонил Иззи и спросил, нет ли у Рафаэля знакомых, живущих вблизи фальшивого адреса, куда он тебя зазывал. Она сказала, что была у него какая-то шикарная подружка-наркоманка, владелица баржи. У него не было недостатка в тайных укрытиях. В последние двое суток полиция следила за его квартирой.

– И ты знал, что револьвер не заряжен?

– Надеялся, что не заряжен, – уточнил Страйк. – Ведь этот гад мог его проверить и перезарядить.

Он пошарил в карманах. У него слегка дрожали пальцы, когда он закуривал сигарету. Затянувшись, Страйк сказал:

– Ты офигенная молодчина, Робин, что так долго поддерживала разговор, но в следующий раз, когда тебе поступит звонок с незнакомого номера, ты, черт тебя подери, тут же перезвони, чтобы проверить, кто там на другом конце. И больше никогда – никогда – не рассказывай подозреваемому о своей личной жизни.

– Не мог бы ты, перед тем как мы уйдем, дать мне две минуты, – попросила она, прижимая холодное бумажное полотенце к распухшей и кровоточащей губе, – хотя бы порадоваться, что я не умерла?

Страйк выдохнул струйку дыма.

– Ладно уж, – сказал он и неуклюже, одной рукой притянул ее к себе.

Завершились и канули в прошлое Паралимпийские игры; сентябрь усердно смывал память о долгих летних днях, над которыми реял «Юнион-Джек», пока Лондон неделями упивался вниманием всего мира. В высокие окна брассери «Чейни-уок» барабанил дождь, соперничая с Сержем Гензбуром[61], напевавшим из скрытых динамиков «Черный тромбон».

Приехавшие вместе Страйк и Робин едва устроились за столом, когда вошла Иззи, которая выбрала этот ресторан из-за близости к своему дому; слегка расхристанная, в тренче «Бёрберри», она немного повозилась у входа с упрямым намокшим зонтом.

После закрытия дела Страйк общался с этой клиенткой только один раз, да и то недолго: Иззи была настолько потрясена и подавлена, что почти все время молчала. На сегодняшней встрече настоял Страйк, поскольку в деле Чизуэлла оставался последний незакрытый вопрос. Когда они созванивались насчет обеда, Иззи призналась Страйку, что после ареста Рафаэля старается не выходить из дому: «Не могу ни с кем общаться. Это сущий кошмар».

– Как ты? – обеспокоенно спросила она Страйка, который выбрался из-за накрытого белой скатертью стола, чтобы отдаться ее сыроватым объятиям. – Ой, Робин, бедняжка, как я тебе сочувствую! – спохватилась Иззи, поспешно обошла стол с другой стороны, чтобы обнять Робин, и рассеянно сказала: – Да, пожалуйста, благодарю вас, – неулыбчивой официантке, принявшей у нее мокрый плащ и зонтик.

Садясь за стол, Иззи выговорила:

– Я обещала себе не плакать. – А сама схватила салфетку и крепко прижала к глазам. – Извините… в привычку вошло. Всеми силами стараюсь никого не смущать. – Прочистив горло и распрямив спину, она прошептала: – Это такой шок.

– Еще бы, – отозвалась Робин; Иззи ответила ей слезливой улыбкой.

«C’est l’automne de ma vie, – пропел Гензбур. – Plus personne ne m’étonne…»[62]

– Стало быть, вы легко нашли этот ресторанчик? – спросила Иззи, нащупывая нейтральную тему. – Тут мило, правда?

Она приглашала их выразить восхищение прованским рестораном, который, как с первых минут подумалось Страйку, напоминал ее собственную квартиру в переводе на французский. Здесь царила та же консервативная смесь традиций и модерна: черно-белые фотографии в рамках на голых побеленных стенах, обитые алой и бирюзовой кожей стулья и скамьи, старомодные торшеры из бронзы и стекла с розовыми абажурами.

Официантка принесла им меню и предложила сразу заказать напитки.

– Подождем? – спросила Иззи, указывая на незанятое место.

– Нечего опаздывать, – сказал Страйк, которому не терпелось хлебнуть пива. – Напитки можно и сразу.

На этом спорные вопросы иссякли. Сегодняшняя встреча была назначена для объяснений. Когда официантка отошла, за столом повисло неловкое молчание.

– Да, между прочим, не знаю, слышал ты или нет, – внезапно заговорила Иззи со Страйком, всем своим видом показывая, какое это облегчение – припомнить обыкновенную, с ее точки зрения, сплетню. – Шарли положили в больницу.

– Неужели? – без особого интереса отреагировал он.

– Да, на сохранение. У нее что-то… воды отошли, кажется… в общем, ей нужно быть под медицинским наблюдением.

Без всякого выражения Страйк покивал. Робин, может, и хотела бы узнать побольше, но промолчала, стыдясь своего любопытства. Официантка принесла напитки. Иззи, будто не замечая (видимо, в силу своей взвинченности) прохладного отношения Страйка к этой теме, которая в ее глазах была невинной и интересной для всех троих, продолжила:

– Я слышала, Джейго чуть с ума не сошел, когда вашу с ней историю начали полоскать все газеты. Думаю, он рад-радешенек, что упрятал ее в надежное место и может сам контролировать…

Что-то во взгляде Страйка заставило ее прикусить язык. Она отпила вина, обвела глазами немногочисленные занятые столики, убедилась, что никто не подслушивает, и спросила:

– Надеюсь, полиция держит тебя в курсе? Тебе известно, что Кинвара во всем призналась?

– Угу, – ответил Страйк, – мы слышали.

Иззи покачала головой; на глаза опять навернулись слезы.

– Вот ужас-то. Знакомые не понимают, как со мной держаться… До сих пор не могу поверить… Это уму непостижимо. Рафф… Знаешь, я хотела съездить к нему на свидание. Возникла какая-то внутренняя потребность… но он отказался. Никого не желает видеть.