Солдатами не рождаются - Константин Симонов

– Ну вот и посидела, – так ничего и не спросив, сказала она и поднялась.

– Я провожу тебя.

– А ты можешь?

Она не хотела просить об этом сама. Боялась, что ему нельзя по службе.

– Пока могу. До артиллерийских позиций. Возможно, от них пойдут в тыл обратные машины, тогда подсажу тебя и отправлю.

Он подошел и тихо поцеловал ее. Она улыбнулась.

– Так виновато меня поцеловал, словно я ухожу на работу, а ты остаешься тут спать и бездельничать.

– Спать уже не придется. А бездельничать – вполне возможно. Как рассветет – сдадутся наши фрицы, вот и будем бездельничать.

– А ты веришь в это? – Она с надеждой посмотрела ему в глаза.

– В смысле бездельничать, конечно, шутка, так и так будет хлопот полон рот, а что сдадутся – вполне верю. Вчера они уже дрались, можно сказать…

– Он так и не подобрал слова, чтобы объяснить, как вчера дрались немцы. – Пошли?

В соседнем подвале за столом спал Ильин, положив на телефон руку, словно больше надеясь на нее, чем на свой слух.

Когда они вошли, он проснулся: сначала пошевелил рукой на телефоне, потом открыл глаза и спросонок качнулся.

– Я пойду провожу, – кивнул на Таню Синцов. – До артиллеристов, до огневых. Буду через тридцать минут самое большее.

– Ясно. – Ильин встал.

– Здравствуйте. – Таня заметила, что Ильин смотрит на нее, шагнула к нему и первая протянула руку. – И до свидания. И спасибо за все.

И Синцов удивился той смелости и внутренней силе, с которой она это сказала. И еще раз подумал, что, хотя их швырнуло друг к другу, прежде чем они сами успели опомниться, он все равно уже любит эту женщину. А Ильин, который, наверно, ожидал, что она смутится сейчас, утром, его присутствия, смутился сам и неловко спросил:

– Как, хорошо у нас выспались?

– Хорошо, – серьезно и просто ответила Таня.

И, не оглядываясь, прошла через подвал впереди Синцова. А когда вышли наружу, остановилась, протянула в темноте назад руку и, найдя его руку, сказала:

– Самой не верится, что я тебя все-таки встретила.

– Как будет дальше? – спросил он.

– Не знаю. Куда нам идти – в эту сторону?

– Да.

Они пошли, и она еще раз молча подумала: «Не знаю». Не о своих чувствах к нему, а все о том же: сдадутся ли немцы или еще будут бои? Если будут, значит, ему опять воевать. И может быть, уже сегодня, через несколько часов. Эта мысль привязалась к ней, как проклятая, в середине ночи и никак не отвязывалась. И в то же время эта проклятая мысль означала, что она счастлива, что у нее есть теперь на свете человек, ее человек, и она смертельно боится за этого своего человека.

– Ты спросил, как будет дальше, – сказала она, отрываясь от этой одновременно и счастливой и несчастной мысли о нем. – Я сделаю все, чтобы видеть тебя. Каждый раз, как смогу.

– И я тоже, – сказал он.

Сказал весело и уверенно, хотя понимал, что за этим так просто сказанным «каждый раз, как смогу» стоит бесконечное число раз «не смогу» – из-за людей, из-за службы, из-за собственного понимания своего долга на войне.

А все-таки как здорово было услышать эти слова! Удивительное это дело – остаться в живых, и встретиться с женщиной, и вдруг почувствовать в полную силу, что это значит – остаться в живых!

«Ну и как все-таки все это у нас будет, трезво говоря?» – мысленно остановил себя он.

Но как раз этого сейчас и не хотелось – ни трезво говорить, ни трезво думать. Хотелось просто верить, что все будет хорошо.

Она сказала ему ночью, что с самого начала просила Серпилина послать ее в полк, в санроту. И об этом можно попросить еще раз. Если не в санроту, то хотя бы в медсанбат их дивизии.

Наверно, он был обязан подумать, что работать в санитарном отделе армии безопасней, чем в медсанбате или в полку, но он не подумал. В этой маленькой женщине было что-то такое, что не позволяло против ее воли бояться за нее того, чего она сама не боялась.

Она споткнулась в темноте, и он поддержал ее, не дав упасть.

– Да, ночи в январе длинные, – сказала она. – А хотя сегодня уже февраль.

И он подумал, что в самом деле сегодня первое февраля, значит, пошел уже двадцать третий день наступления.

– Позавчера иду, вижу, лошадь с санями, на санях полковой миномет, а сзади топает солдат. Подошли к развилке, лошадь, смотрю, пошла в одну сторону, а солдат – в другую. Окликнул его, оказывается, заснул на ходу. Вот до чего люди устали.

– И ты тоже, – сказала она, потому что всю эту ночь и все это утро думала только о нем.

Еще подходя к огневым позициям артиллеристов, они услышали, как невдалеке урчит полуторка. Наверно, водитель, пока выгружали снаряды, не хотел выключать на морозе мотор.

Из темноты вышел знакомый Синцову командир дивизиона.

– Богу войны! – сказал Синцов. – У тебя что, порожние машины назад пойдут?

– Сейчас одна пойдет, – сказал командир дивизиона, вглядываясь в малопонятную ему маленькую фигуру рядом с Синцовым.

– Все же, значит, пополнили тебя боеприпасами.

– Все же пополнили. А ты чего?

– Хочу вот военврача, – кивнул Синцов на Таню, – посадить в кабину. Ей в санитарный отдел армии надо.

– До развилки довезут. Пойдем посадим, – сказал командир дивизиона.

Они подошли к полуторке.

– Сажай, – сказал командир дивизиона Синцову и пошел вокруг кузова назад, туда, где слышались солдатские голоса.

Синцов распахнул дверцу кабины:

– Садись.

Таня влезла на подножку и села. Он стоял рядом, совсем близко. Потом, не дав снять варежку, коротко стиснул ей руку и отодвинулся.

– Я закрою, холодно.

Но ей было не важно, что холодно, а важно, чтобы он еще несколько секунд пробыл рядом с ней. И она, поставив валенок на подножку, помешала ему закрыть дверцу.

– Ну вот. – Он нажал на дверцу и не сразу понял, почему не смог закрыть ее. – Ногу же мог сломать тебе!

Она убрала ногу, потому что с другой стороны в кабину уже влез водитель. Синцов захлопнул дверцу со своей стороны, машина рванула и выехала, оставив его вдвоем с командиром дивизиона.

– Чего это ты с утра на огневых? – спросил Синцов.

– Заночевал здесь. С вечера работу с личным составом проводил.

– Насчет чего?

– Чтобы сверхметкий огонь сегодня дали, все живое мертвым сделали…

– Значит, ваши начальники с утра на «хенде хох» не надеются?

– Не похоже, – сказал командир дивизиона. – Боекомплект за ночь опять до полного довели.