Сквозь толщу лет - Евгения Николаевна Васильева

шевелиться, передвигаться, принималась глодать зелень, вновь обретала способность извергать из пищеварительного тракта отбросы усвоенной пищи. Существо, бывшее недавно ледышкой, жило.

Теперь временный выход из жизни, превращение живого в неживое и возвращение в жизнь прослежены до мельчайших деталей и в лаборатории, и в природе. Уже многое известно о том, как осуществляется этот «невероятный с физиологической точки зрения» процесс.

Вот реснитчатые инфузории. Массами плавают они в лужах и канавах, но, по мере того, как солнце с каждой неделей поднимается выше и лужи подсыхают, инфузории изменяются. У них исчезают реснички, рот, глотка, плавно замедляются движения, оболочка сильно уплотняется… В новом состоянии (превратившись в цисту) инфузория выдерживает невзгоды, которые раньше ее сразу же погубили бы. Солнце полностью высушило лужи и канавы, жаркие лучи прокалили ил, ветер поднял в воздух пыльное облако, а с пылью — цисты. Но инфузориям все нипочем. Обычно такие ненасытные, такие прожорливые, они могут теперь годами оставаться без пищи.

А вот пшеничная нематода, или, как ее когда-то назвали, угрица, вредитель со звенящим, словно бубенчик, названием — ангвилюлина тритици. Крошечные молодые угрицы живут в почве. Привлекаемые зеленью всходов, они пробираются в пазухи растения, вбуравливаются в ткань будущего колоса, одеваясь как бы желваком из клеток пшеницы. В одном желваке — галле — может скопиться до 15 тысяч личинок. После того как микроскопический гарнизон вредителей пройдет две первые линьки, личинки высыхают в своих шкурках — галлы заполняются массой тонких, сухих, неподвижных нитей. Отныне они не меняясь могут годами лежать с зерном в амбарах. Но стоит высеять зерно во влажную почву, нити набухнут, расправятся, выйдут в грунт и здесь, повторяя пройденное, дождутся зелени всходов. Известен случай, когда нематоды пролежали сухими 27 лет и ожили!

Пиявки проводят зиму, закопавшись в ил, ничем не питаясь.

Своеобразный рекорд принадлежит Антарктиде. Здесь пробурили скважину в 200-метровом слое льда и с горизонтов, возраст которых 8—9 тысяч лет, извлекли пробы, содержавшие бактерии. И в лаборатории они ожили!

Вспомним, как каждый год высыхают разные мелкие членистоногие, как окоченевают лягушки подо льдом в болотах, летучие мыши в пещерах и в дуплах, как цепенеют грызуны в норках, как спят летом тропические животные.

Некоторые рыбы жарких стран, когда пересыхают русла, закапываются поглубже в ил, другие с помощью жаберных крышек передвигаются в поисках новых водоемов, а двоякодышащая протоптерус сеннектес окружает себя плотной капсулой из слизи, выделяемой кожей, и в таком органическом боксе дожидается сезона дождей.

А необъятный мир листопадных кустарников и деревьев?! Ведь они зимуют в состоянии, аналогичном спячке животных.

Поставим в ряд все формы анабиоза, инцистирования, периодов покоя, регулярных перерывов в развитии некоторых насекомых (такие перерывы именуют диапаузой), даже имитирующие смерть приспособления «притворяшек», широко известные у жуков-щелкунов. Во всем этом, как писал один из крупнейших знатоков проблемы, советский биолог П. Ю. Шмидт, «мы видим проявление своеобразной диалектики жизни — жизнь для сохранения своего создает отсутствие жизни, как бы временную смерть».

Что же это, только опыт философского осмысления природы или здесь обнаруживаются и практические подступы к волнующему нас делу?

Человечество уже командует продолжительностью существования растений.

Семена однолетних сорняков, осыпаясь из одного и того же колоса, одной и той же корзинки, одного и того же стручка, лежат в почве рядом, на одинаковой глубине, в тождественных условиях. Прорастают же не все сразу, а на протяжении ряда лет. Такими были когда-то предки культурных растений. Теперь эти всходят в посевах дружно, поднимаются сомкнутым строем и так же дружно колосятся. И каждый раз, «когда волнуется желтеющая нива», это воспринимается как победа труда, как праздник и торжество жизни. Мириады колосьев дозревают, тихо шелестя на ветру, и никто не думает, что здесь собирает жатву смерть, что миллионы растений одновременно догорают, заканчивая жизненный путь.

Но есть места и на земле, и в лабораториях, где урожай снимают не один раз в год. В Ленинградском институте агрофизики томаты плодоносят через 60 суток после выгонки всходов — вдвое скорее, чем в поле. «Курьерское» растение, растение-стрела, растение-ракета!

Действительно, изменение сроков бытия. Но сокращение, укорочение. И люди за тысячелетия сельского хозяйства изрядно в том преуспели. Однако все эти тысячелетия — пока только приготовительный класс.

Нас же сейчас волнует противоположное — всемерное, всеспособное удлинение жизни. Видимо, богатый арсенал природных средств самосохранения можно искать в классе, представленном наибольшим количеством наиболее разнообразных существ, таких хрупких и в то же время таких увертливых, с такой завидной легкостью ускользающих от смертоносного влияния самых, казалось, неблагоприятных воздействий. Это — насекомые.

Об усаче из сапожной колодки и его собратьях

Английский энтомолог Уотерхауз заметил, что из его деревянной колодки для штиблет высыпается тонкая струйка опилок и трухи. Тщательно осмотрев деревяшку и опилки, Уотерхауз заключил, что в колодке живет личинка усача. Об этом сюрпризе энтомолог рассказал коллегам, а те посоветовали ему завести специальный дневник для наблюдения за личинкой.

Личинка оказалась достойной такого внимания: проведя в колодке свыше 10 лет, она сплошь источила дерево. Два с лишним стакана трухи собрал в качестве трофеев и вещественных доказательств Уотерхауз. Но личинка так и не окуклилась, замерла из-за нехватки пищи. Всего она прожила, по расчетам ее биографа, 12 лет, минимум втрое больше, нежели в нормальных условиях.

Но и 12 лет для усача не рекорд. Мы убедимся в этом, когда от истории, словно заимствованной из «Записок Пиквикского клуба», перейдем к другой, кажущейся взятой напрокат из немецкой сказки.

Тихим зимним вечером почтенное семейство в полном составе сидело вокруг именинного пирога, на котором горело полтора десятка свечей. Виновнику торжества вручили серебряную лопатку, чтоб он исполнил свои обязанности. Все затаив дыхание следили, как он справляется с непривычным делом. И вдруг почти благоговейную тишину нарушили слабые, но вполне отчетливые скрип, царапанье, шорохи, наконец, сердитый гуд. Рука с серебряной лопаткой застыла в воздухе, а взгляды собравшихся устремились к месту, откуда исходил шум.

По спинке стула полз здоровенный темный жук, свесивший длинные, длиннее всего тела, усы. Позже удалось найти и отверстие, из которого он вышел.

Но ведь дюжина стульев была куплена лет пятнадцать назад. Сколько же времени развивался усач?

Жука посадили в коробочку и, подробно описав обстоятельства, при каких он был обнаружен, отправили в музей. Специалисты опознали усача: это был моногамус конфузус.

И теперь каждый раз, как зажигали свечи на именинном пироге, все вспоминали историю о прибывшем на семейное торжество жуке моногамус.

Если отложить в сторону хотя бы и достоверные анекдоты в традиционном английском или