Источник - Айн Рэнд

— Что?

— Об архитектуре модернизма.

— Конечно, всерьёз. Как тебе понравилась статейка?

— Очень понравилась. Хорошо сказано, убедительно. Но послушай, Эллсворт, почему… почему ты выбрал Гэса Уэбба? Если на то пошло, я тоже в последние годы проектировал кое-что в модернистском духе. Здание Пальмера, например, построено без всяких выкрутасов, и в доме Моури нет ничего, кроме крыши и окон, и склад Шелдона…

— Но, Питер, дружище, не будь неблагодарной свиньёй. Разве я не оказывал тебе услуг? Позволь мне оказать поддержку и другим.

На званом обеде, где Питер Китинг должен был сказать слово об архитектуре, он констатировал:

— Подводя итоги своей деятельности к нынешнему моменту, я пришёл к выводу, что руководствовался верным принципом: непрерывное движение — требование жизни. Строительство и сами строения — неотъемлемая часть нашей жизни, а из этого следует, что архитектура должна постоянно видоизменяться. В области архитектуры у меня никогда не было никаких предубеждений, я твёрдо верил, что надо держать двери открытыми для нового и слушать голос времени. Фанатики, на всех углах кричавшие о радикальной модернизации архитектуры, и замшелые консерваторы, упрямо бубнившие о непреходящей ценности традиционных стилей, одинаково узколобы. Я не прошу извинения за те из моих сооружений, которые следуют классической традиции. Они отвечали духу и требованиям своего времени. Но равным образом я не прошу прощения и за здания, которые возвёл в стиле модерн. Они возвещают приход лучшего мира. Я придерживаюсь мнения, что скромные усилия по претворению в жизнь этого принципа составляют гордость людей моей профессии, в них обретает архитектор радость и награду за свой труд.

Когда стало известно, что строительство Стоунриджа поручено Питеру Китингу, это вызвало одобрение в городских кругах, а среди архитекторов — возгласы зависти и лестные комментарии. Китинг пытался возродить в себе былое чувство удовлетворения. И ничего не ощутил. Лишь смутный след того, что отдалённо походило на радость.

Стоунридж казался ему задачей почти непосильной. Обстоятельства, при которых он получил этот заказ, его не смущали; его чувства выцвели и утратили силу, он принял всё как должное и тут же забыл. Но ему становилось не по себе от необходимости проектировать множество разных домов, что предполагал этот заказ. Он чувствовал сильную усталость уже утром, когда просыпался, а вечером только мечтал скорее добраться до постели.

Он передал Стоунридж Нейлу Дьюмонту и Беннету.

— Действуйте, — утомлённо сказал он, — действуйте как знаете.

— В каком стиле, Пит? — спросил Дьюмонт.

— А, какую-нибудь историческую стилизацию, иначе мелким собственникам не угодишь. Но слегка осовременьте ради газетных рецензий. Чтобы заметна была традиция и ощущалась современность. В общем, как хотите. Мне всё равно.

Дьюмонт и Беннет принялись за дело. Китинг исправил кое-где линию крыши на эскизах, иначе расположил окна. Наброски были одобрены представителем Винанда. Китинг не знал, видел ли их Винанд. С Винандом он больше не встречался.

Доминик отсутствовала уже месяц, когда Гай Франкон объявил об уходе. Китинг сообщил ему о разводе без всяких объяснений. Франкон принял новость спокойно. Лишь сказал:

— Я этого ожидал. Что ж, Питер, вероятно, вашей вины тут нет — ни твоей, ни её.

Больше он об этом не упоминал. Не говорил он и о причине своего ухода от дел:

— Я давно предупредил тебя об этом. Я устал. Желаю удачи, Питер.

Китингу стало не по себе, когда он подумал, что на вывеске у входа останется одно его имя и вся ответственность за фирму ляжет на его плечи. Ему нужен был партнёр. Он выбрал Нейла Дьюмонта. У Нейла были хорошие манеры. Он был копией Лусиуса Хейера. Так фирма стала называться «Питер Китинг и Корнелиус Дьюмонт». Собралась кучка приятелей, чтобы отметить событие выпивкой, но Китинг не появился. Он обещал быть, но забыл и отправился провести уик-энд за городом, среди засыпанных снегом равнин. Он вспомнил о пирушке только на следующее утро, когда одиноко брёл по заледенелой сельской дороге.

Стоунридж стал последним контрактом, который заключила фирма «Франкон и Китинг».

Когда Доминик сошла с поезда в Нью-Йорке, её встретил Винанд. Они не писали друг другу, пока она оставалась в Рино. Она никого не известила о возвращении. Но увидев его на платформе в позе спокойно-уверенного ожидания, она поняла, что для него всё решено, что он держал связь с её адвокатами, следил за ходом бракоразводного процесса, знал день, когда решение суда вступало в силу, час, когда она села в поезд, и номер её купе.

Увидев её, он не двинулся навстречу. Она сама подошла к нему, зная, что ему хочется видеть, как она пройдёт, — хотя бы то короткое расстояние, что разделяло их. Она не улыбалась, но на её лице была та прелестная безмятежность, которая без усилия переходит в улыбку.

— Привет, Гейл.

— Привет, Доминик.

Пока его не было рядом, она не думала о нём, во всяком случае память о нём не тревожила её, отсутствующий, он терял реальность, но теперь он привычно заполнил её сознание, и она ощутила, что встретила кого-то хорошо знакомого и нужного.

Он сказал:

— Давай квитанции, я займусь багажом позже, нас ждёт машина.

Она отдала ему квитанции, и он положил их в карман. Надо было идти по платформе к выходу, но они одновременно отменили решения, принятые ранее, и не пошли, а остановились, продолжая всматриваться друг в друга.

Он первым прервал паузу, прикрывая неловкость лёгкой улыбкой:

— Если бы я имел право, то сказал бы, что я бы не перенёс ожидания, если бы знал, что ты будешь выглядеть, как сейчас. Но поскольку такого права у меня нет, я этого не скажу.

Она засмеялась:

— Ладно, Гейл. Мы и так притворяемся, будто всё в порядке вещей. От этого всё выглядит более значительным, не так ли? Будем говорить, ничего не скрывая.

— Я люблю тебя, — сказал он безо всякого выражения, как будто констатируя боль и обращаясь не к ней.

— Я рада снова быть с тобой, Гейл. Не думала, что так получится, но я рада.

— Чему ты рада, Доминик?

— Не знаю. Должно быть, мне передалась твоя радость. Рада ощущению покоя и свершенности.

Они заметили, что говорят, стоя посреди платформы, запруженной людьми, чемоданами и тележками с багажом.

Они вышли на улицу, к машине. Она не спросила, куда они едут, это не имело значения. Она молча сидела рядом с ним. Её чувства раздваивались. Большая часть её существа была охвачена стремлением не сопротивляться, меньшая часть поражалась этому. Ей хотелось быть с ним, в ней было чувство безрассудного доверия, доверия без счастья, но доверия несомненного. Она заметила, что он держит её руку в своей. Она не помнила, когда он взял её руку, это казалось таким естественным. Она хотела этого с момента, как увидела его, но не могла позволить себе хотеть этого.