Чистилище Сталинграда. Штрафники, снайперы, спецназ - Владимир Першанин

– Ну, ладно, держи все под контролем, – рассеянно проговорил Логунов, одевая полушубок. – Я в девятую роту. Если связь с полком появится, сразу извести.

– Так точно, товарищ майор, – козырнул Орлов, а сам с тоскливой злостью подумал: «Откуда она появится? С неба, что ли? Дай бог, еще день-два продержаться. Может, командир полка сам на выручку догадается прийти».

Комбат трезво оценивал, что в окружении понесший большие потери батальон, да еще с ограниченным запасом боеприпасов, больше двух дней не продержится. На правом фланге, где Саня Приходько застрелил немецкого майора, окружение было не таким плотным. Связисты сумели проложить связь, но линия действовала недолго. Послали на линию связистов. Двое не вернулись, а третий приполз с простреленным плечом.

– Не пройдешь, – бледный от потери крови, рассказывал он. – И пулеметы лупят, и мины летят. А хуже всего, ихние снайперы участок под прицелом держат. Меня, видать по всему, снайпер уделал. Еще двое наших там лежат, крови замерзшей лужа и дырки в голове. Точно бьют сволочи!

Но связь была необходима. Чтобы прорвать кольцо окружения, требовались согласованные действия со штабом полка. А как с ними свяжешься? Не по воздуху же? Логунов приказал вызвать Приходько и Астахова из траншей и занять позиции в лесистом овражке, где одного за другим отстреливали связистов.

Николай Чумак привел их на место лично. Осторожно осмотрели старые, еще сентябрьские окопы. Собственно от окопов остался с гектар перепаханной мерзлой земли и обломки трехдюймовых пушек Ф-22.

Прорывая упорную оборону и видя перед собой берег Волги, здесь крепко поработала немецкая авиация и артиллерия. Валялись оторванные колеса, скрученные щиты, стволы, массивные лафеты, согнутые взрывами тяжелых бомб и снарядов. Громоздились отстрелянные, уже тронутые ржавчиной снарядные гильзы – расчеты дрались до конца.

Всех артиллеристов похоронить не успели. Из-под тяжелого щита торчали ноги в ботинках и обмотках. Полузасыпанный боец вмерз в грунт. У входа в заваленную землянку лежал припорошенный снегом труп лейтенанта с поджатыми к животу коленями.

Метрах в семидесяти увяз в глине сгоревший немецкий танк Т-3, еще старого образца, с короткоствольной пушкой. Взрыв боеприпасов сдвинул, согнул опорную плиту и сковырнул вниз башню. Немецкий танкист, обгорелый, как головешка, лежал возле порванной гусеницы.

Виднелись клочки летнего комбинезона (в сентябре еще было тепло), одна нога раздута. Кто-то хотел воспользоваться хорошими ботинками, но они тоже обгорели, и снятый трофей валялся здесь же. Другой танкист был изъеден крысами, виднелись кости лица и пустые глазницы. Кто тебя сюда звал за три тысячи верст от родной Германии? Посмотрел на Волгу, наверное, порадовался, что наконец-то война близится к победе. А тут выстрел из старой трехдюймовки, и все исчезло в гремящей вспышке.

Командир роты, молодой лейтенант, показал лейтенанту Чумаку, Приходько и Астахову на сплетенные, тронутые огнем вязы и остатки сгоревшего кустарника.

– Там еще один фашистский танк застрял. Его немцы вытащить пытались, а наши не дали. Бутылками с КС сожгли. И кладбище немецкое неподалеку, крестов тридцать, говорят, было. Но в октябре, когда фрицев снова отбросили, повыдергивали колья с касками. Пусть восстанавливают, если хотят. Снова с землей сровняем.

– Далеко отсюда немцы?

– Думаю, метрах в ста пятидесяти боевое охранение. Но они пока себя смирно ведут. Уже повоевали. И наших не меньше взвода полегло, ну, и фрицев пощипали. Не дали дальше прорваться.

– Они уже прорвались, – отмахнулся Чумак. – Проспали твои.

– Может, и зевнули. Но с них уже не спросишь, они мертвые. И взводный погиб, и все боевое охранение. – Переводя разговор на другую тему, лейтенант показал на разбитый Т-3. – Чем не место для засады? Двадцать тонн брони. Заляжете под ним и будете ихних снайперов стеречь. Ни пуля, ни мина не пробьет.

– Нет, – отрицательно покачал головой Чумак. – Слишком он на виду. А насчет брони? Один раз его подожгли, сожгут и второй раз. Подберутся вон к тому бугру и шарахнут фугасным зарядом из огнемета. Как раз долетит. Ребята и пикнуть не успеют, как испекутся до костей. Температура тысяча двести градусов.

– Вам виднее, – пожал плечами лейтенант.

Был он худой, с округлым юношеским лицом. Наверное, уже брился, возле губ торчали темные пеньки.

– Тебе годов сколько? – спросил Чумак.

– Двадцать. А какая разница?

– Давно воюешь?

– Почти месяц. Сначала взводом командовал, а недавно в ротные выдвинули.

– Ну, место мы сами подберем. Твои далеко отсюда?

– Вон край траншеи, там расчет «дегтярева» замаскирован. А так людей мало, в траншеях бойцы через десяток метров друг от друга. Снайперы – это хорошо. Саню Приходько я с первых дней знаю, и Астахов мужик серьезный.

– Зовут тебя как? – спросил Чумак.

– Петро.

– Петя, если немецкий снайпер появился, усильте осторожность. Поменьше высовывайтесь, а ты по открытым участкам не вышагивай. И рост у тебя неплохой, и шапка видная.

– Шапка от прежнего командира досталась, – лейтенант гордо поправил овчинную папаху с яркой эмалевой звездочкой.

Чувствовалось, что ротный боевой мужик. Рота врылась в траншеи, пулеметчики дежурили у своих «дегтяревых». Единственный «максим» в роте стоял под двойным бревенчатым навесом, замаскированный кустами. Дзот не дзот, но 80-миллиметровую мину бревна, пожалуй, удержат.

– Ну, я пошел, – кивнул лейтенант, поправляя автомат на плече.

Портупея туго опоясывало его крепкое тело. Планшет он с собой не таскал. На поясе висела кобура с ТТ и подсумок с «лимонками». Малочисленные роты воевали всем личным составом, начиная от подносчиков боеприпасов и заканчивая командиром роты.

Андрей Ермаков коротким движением выбросил стреляную гильзу. Автоматчик, поднявшийся для броска, сунулся лицом в снег. Пехота приветствовала точный выстрел дружными криками. Хлопнули несколько выстрелов из траншеи, раненого упускать не собирались, и немец застыл, вытянувшись всем телом. Андрей уже отполз на другое место, спрятавшись в воронке среди вывороченных рельсов.

Пулеметы из трехэтажного дома обстреляли место, где он только что лежал, а затем прошлись несколькими очередями по укрытиям и окопам, где находились бойцы восьмой роты. Эти пулеметы вели почти непрерывный огонь, меняя друг друга. Четвертый – крупнокалиберный, больше молчал. Выжидал цель посолиднее.

Он внезапно открыл огонь, когда комбат Логунов с ротным Палехой и адъютантом неосторожно высунулись, наблюдая за продвижением немцев.

Три человека, да еще явно в офицерской форме – подходящая цель. Расчет пристрелялся неплохо. Брызнули куски кирпича, все трое дружно бросились на пол. Пулемет неторопливыми отмеренными очередями вышиб торчащий зубец стены и без того избитого железнодорожного дома, и упорно долбил стену напротив того места, где залегли Логунов, Палеха и адъютант комбата.