Архангельские былины и исторические песни, собранные А. Д. Григорьевым. Том 1 - Александр Дмитриевич Григорьев

в море (15 вариантов против 6, в которых он «подкалывается» на ножах). Почти все певцы использовали развернутое описание примет, символизирующих несчастье в доме: «Его добрый конь подпнулся, со кудрей шляпа свалилась, востра сабля переломилась». Ненависть свекрови к невестке ничем не мотивируется (в Прионежье и Кенозерско-Каргопольском крае обычно говорится, что князь Михайла «женился — не спросился, обвенчался — не сказался»). В каждом втором пинежском тексте нарушается хронологическая последовательность событий (сначала — тревожные предчувствия героя, а потом — действия его матери).

Другие мотивы встречаются либо в записях с нижней Пинеги, либо в среднепинежской редакции сюжета. На средней Пинеге (выше дер. Шотогорка) и ее притоке Покшеньге отлучка героя мотивируется его отъездом «на грозну службу велику», а в понизовских деревнях — поездкой в чистое поле или за море (лишь в № 55 — «на грозную царскую службу»). Наказ Михайлы матери поить-кормить его жену «медами-сахарами» певцы с нижней Пинеги нередко дополняют или заменяют пожеланием не будить ее к заутрене, а будить к обедне. (Столь необычная просьба, видимо, связана с тем, что Катерина беременна.) В записях из этого района устойчиво повторяется навет свекрови: «Она слуг всех притомила, коней добрых да заморила». Особый интерес представляет замена «серого горючего камешка», которым свекровь «выжигает» младенца из утробы невестки, «лисоугольем» или «живоугольем», «угольем горецим» и т. п. (17 вариантов, все со средней Пинеги). Имеется в виду древесный уголь, заготовки которого составляли важную статью дохода северян. В понизовской модификации сюжета оригинальные элементы встречаются в 2—4 вариантах. Мать Михайлы все делает вопреки наказу сына (№№ 80, 95), демонстративно готовит баню, чтобы извести невестку («нет ни пару, нет ни жару...» — №№ 55, 64, 106, 110); в финале двух вариантов она тоже бросается в море и погибает (№№ 47, 55).

Все восемь вариантов баллады «Братья-разбойники и сестра» записаны Григорьевым в низовьях Пинеги. За исключением одного текста, генетически связанного с традицией Зимнего берега (№ 67), они принадлежат к местной редакции сюжета, где типовая композиционная схема соединена с оригинальными деталями повествования. В разбойники уходят не все братья: одного из них «вода взяла», второго — «земля взяла», третьего сдали «во солдатики» и т. п. Сестру выдают замуж за «поморина богатого» (обычно — «за морянина»). Супруги отправляются в гости в лодке, разбойничьему нападению они подвергаются на берегу. В двух вариантах традиционный сюжет дополняется личными домыслами исполнителей, мотивами из других баллад (№№ 75, 77).

На Пинеге хорошо сохранились не только старинные баллады, но и созданное на их основе местное новообразование «Чурильё-игуменьё». Это произведение генетически восходит к популярной балладе «Василий и Софья» (Балашов, с. 381). В нем использованы те же сюжетные ходы, имена молодоженов «Василий» и «Снафида». Все четыре варианта записаны Григорьевым в нижнем течении реки, где баллада о Василии и Софье не зафиксирована, в то время как на средней Пинеге ее не забыли (см. № 131). Другие детали позаимствованы из сатирической песни «Чурилья-игуменья»: действие перенесено в монастырь Благовещения, роль отравительницы (отравителя) отведена «Чурилье-игуменье», в трех вариантах отчество Снафиды — «Давыдьевна». О длительном бытовании этого балладного новообразования свидетельствует высокая стабильность текстов, а также наличие ряда оригинальных мотивов и формул (добывание яда у «змеи серопегой»; характеристика монастырского вина; отказ Снафиды пить его раньше Василия: «Уши не живут выше головы, жёны боле не живут мужовьей»; чудесным образом появившиеся на руках надписи, предвещающие «пресветлой рай» невинно погубленным героям баллады и «кромешной ад» их отравительнице).

К скоморошинам примыкают небылицы («шутовые песни») — небольшие по объему песенки юмористического содержания, состоящие из серии формул невозможного и повествующие о невероятных событиях и явлениях (песенно-стихотворный аналог сказок-небылиц). На Пинеге общий набор типовых мотивов достаточно широк, но каждый исполнитель комбинировал и компоновал их по-своему, нередко перемежая тирады стихов шутливыми рефренами. Иногда небылицы соединялись с пародиями, а в одном из текстов — даже с «серьезной» стариной «Илья Муромец и Идолище» (№ 138).

№ 37. Дунай. Типовая редакция сюжета с наличием нестандартных деталей. Алеша Попович характеризует неосведомленность киевлян уникальной формулой, противопоставляя им бывалого Дуная («Наш народ не бывальщина, наш народ не ежжальщина»). Раздосадованный поведением Алеши, Дунай обзывает его «злым лихим наговорщичком», «котельной пригариной» (последнее прозвище встречается в двух шенкурских вариантах старины о Василии Буслаеве — Кир., VII, с. 3 и 8). Оригинален поистине богатырский способ передачи информации на расстояние: герой пускает в шатер первую стрелу — и его спутники пробуждаются «от крепкого сну», стреляет второй раз — седлают коней, третий — бьют вражескую силу. (В некоторых версиях сюжета «Илья Муромец и Калин-царь» богатырь посылает одну стрелу, наказывая ей поразить не ко времени разоспавшегося Самсона Самойловича; в «Наезде литовцев» и старине о царе Соломане герои «мобилизуют» свои дружины троекратными звуковыми сигналами.) Изображая «царство леховинское», сказитель смешивает атрибуты западного и восточного миров, проявляя удивительную для северянина историческую осведомленность (не только «тотарин», «пановья-улановья», «жалеза немецкие», «тележка ордынская», но и «кони ногайские»). Как и в записях с Мезени, отец невесты пренебрежительно отзывается о князе Владимире, он, мол, не стоит «одного персна мизенного» его дочери (ст. 99—100). Есть в тексте отдельные отступления от традиции. Алеша Попович не только указывает на Дуная как на потенциального свата, но и характеризует дочерей иноземного короля; состязаясь в стрельбе из лука, богатырь оказывается искуснее своей жены. Неудачны индивидуальные новации сказителя (король созывает войско, заиграв в гусли «по-военному»; на берегах реки, образовавшейся от крови богатыря, будут жить «донски казаки»).

№ 38. Первая поездка Ильи Муромца. Единственный традиционный по корням пинежский вариант былины (текст Екатерины Александровны — продукт индивидуального творчества певицы; см. примечание к № 180). Сравнительно небольшой по объему, он содержит практически все основные эпизоды, характерные для архангельско-беломорской редакции. Некоторые детали повествования в других записях крайне редки или вообще уникальны. Илья Муромец освобождает от осады «Малый Киев» («Малый Киевец» или просто «Киевец» упоминается в двух вариантах старины «Чурила и князь» — КД, № 18; Рыбн., № 168); в награду за это просит выдать ему «грамоту торханную» («несудимую», предоставляющую определенные льготы). Отношение к спесивому Чуриле выражено емким постоянным эпитетом «пустохвальщишшо»; оригинальная гипербола использована для характеристики плененного Ильей чудовища: «Взглянул Соловей не по-хорошему — тут Чюрило пустохвальщишшо на корачки пал». Вместе с тем в былине Иконникова очевидны и признаки разрушения традиции. В зачине действие приурочено к городу Мурому, с королем которого Илья бется «о велик заклад» — между заутреней и обедней доехать до Киева, что органично лишь для старины «Иван Гостиный сын». К тому же «королями» в русском эпосе именуют иноземных правителей. Необычна и развязка — богатырь отпускает Соловья на свободу.