Дыхание снега и пепла - Диана Гэблдон

Она повернулась к Джейми, рефлекторно закручивая пучок засаленных светлых волос на макушке и засовывая их под огромный чепец. Лента была разорвана и нелепо висела прямо у нее над глазом.

— Значит, безумная. Я так и скажу, но мой сын — мой сын! — пропал. Так что… — Она постояла, покачиваясь, оценивающе глядя на меня, потом потрясла головой и снова повернулась к Джейми. — Салем для вас закрыт, — сказала она отрывисто. — Моя семья и все, кто нас знают, не будут с вами торговать. И никто из тех, кому я расскажу, какое зло она сотворила. — Ее взгляд снова обратился на меня, холодный, бледно-голубой, она скривила губы в презрительной ухмылке под болтающейся петлей разорванной ленты. — Ты изгой. Тебя — тебя не существует. — Она развернулась на каблуках и вышла из комнаты, заставив Йена и Ролло спешно посторониться. Ее шаги отдавались тяжелым эхом на лестнице — громкие, размеренные удары, будто звук погребального колокола.

Я видела, как плечи Джейми мало-помалу расслабляются. Он по-прежнему был в ночной рубашке, на ней между лопатками темнело влажное пятно, его пальцы сжимали револьвер.

Внизу хлопнула входная дверь. Мы замерли, оглушенные внезапной тишиной.

— Ты ведь не застрелил бы ее, правда? — спросила я, прочищая горло.

— Что? — Он обернулся, глядя на меня. Потом он заметил, куда я смотрю, и с удивлением перевел взгляд на револьвер у себя в руке, как будто удивляясь, откуда он там взялся.

— О, — выдавил он, — нет, — и замотал головой, одновременно вытягивая руку вверх, чтобы вернуть оружие обратно на верхушку буфета. — Я забыл, что держу его. Хотя, видит Бог, я бы с радостью прикончил эту безумную старую каргу, — добавил он. — Ты в порядке, саксоночка?

Он наклонился, чтобы посмотреть на меня, в глазах светилась мягкость.

— Я в порядке. Не знаю, что это было, но оно уже исчезло.

— Да, — отозвался он тихо и посмотрел в сторону, опустив длинные ресницы, так что они скрыли от меня его глаза. Значит, он тоже это чувствовал? Внезапно обнаруживал себя… там? Я знала, что иногда подобное случалось. Мне вспомнилось, как однажды в Париже я проснулась и увидела его в проеме открытого окна, он упирался в створки рамы с такой силой, что рельеф его мышц был виден в лунном свете.

— Я в порядке, — повторила я, дотрагиваясь до него, и он ответил мне короткой застенчивой улыбкой.

— Ты должен был укусить ее. — Йен отчитывал Ролло. — У нее задница размером с тюк табака — как ты мог прошляпить свой шанс?

— Наверное, побоялся отравиться, — ответила я, выходя из своего угла. — Думаешь, она это всерьез? То есть, конечно, всерьез. Но думаешь, это ей под силу? Я имею в виду, заставить всех перестать с нами торговать.

— Ей под силу заставить Робина, — сказал Джейми, на его лицо вернулось выражение мрачной уверенности. — Насчет остальных будет видно.

Йен, хмурясь, покачал головой и осторожно потер разбитый кулак о штанину.

— Думаю, надо было сломать Манфреду шею, — произнес он с искренним сожалением. — Могли бы сказать фрау Уте, что он упал со скалы, и сберечь себе нервы.

— Манфред? — Тоненький голосок заставил всех разом обернуться.

В дверях стояла Лиззи, худая и бледная, как привидение, глаза неестественно большие и остекленевшие после недавней лихорадки.

— Что с Манфредом? — спросила она. Девушка опасно раскачивалась и положила руку на косяк, чтобы не упасть. — Что случилось?

— Подцепил сифилис и сбежал, — объяснил Йен коротко, подходя к ней. — Надеюсь, ты не успела подарить ему свою невинность.

* * *

На деле Уте Макгилливрей не удалось воплотить свою угрозу в полной мере, но стычка и без того принесла нам довольно вреда. Драматическое исчезновение Манфреда, разрыв помолвки с Лиззи и причина этого разрыва были оглушительным скандалом, и слухи расползлись от Хиллсборо и Солсбери, где он трудился помощником оружейника, до Салема и Хай-Пойнта.

Однако благодаря стараниям Уте история стала еще более запутанной, чем можно ожидать от такого рода сплетен: одни говорили, что он заразился сифилисом, другие, что я злонамеренно оклеветала его из-за каких-то разногласий с его родителями. Третьи, более благожелательно настроенные, не верили, что Манфред был болен, и считали, что я ошиблась с диагнозом.

Те, кто верил в его сифилис, разделились по вопросу того, как парень мог заразиться. Половина была убеждена, что он подцепил заразу от какой-то шлюхи, а другая половина верила, что его заразила бедняжка Лиззи, чья репутация ужасно страдала из-за этой истории. В конце концов Йен, Джейми, близнецы Бердсли и даже Роджер начали защищать ее честь кулаками, что, разумеется, не прекратило толки, но заставило болтунов закрывать рот, если кто-то из них был рядом.

Многочисленная родня Уте из окрестностей Ваковии, Салема, Беф-Арабы и Вифании, разумеется, верила в ее версию истории, и люди вовсю мололи языками. Салем не перестал целиком торговать с нами, но так поступили многие. И не единожды мне случалось приветствовать хорошо знакомых моравов, которые в ответ смотрели мимо меня с каменным лицом и молчали или вовсе отворачивались. Этот неприятный опыт заставил меня покончить с поездками в Салем.

Лиззи, за вычетом первого оглушительного разочарования, казалось, была не слишком огорчена разрывом помолвки. Она говорила, что ей жаль Манфреда, что она растеряна и удивлена, но потеря не опустошила ее. И поскольку она теперь нечасто покидала Ридж, она не слышала, что люди говорят про нее. Зато ее всерьез расстроила потеря дружбы с семьей Макгилливрей — и особенно с Уте.

— Видите ли, мэм, — сказала она мне с тоской, — у меня никогда не было матушки, моя умерла, когда я родилась. А потом mutti, так она попросила ее называть, когда я дала согласие на брак с Манфредом, сказала, что я тоже ее дочь, точно как Хильда, Инга и Сенга. Она так же суетилась надо мной, поддевала и смеялась надо мной, как над ними. И это было… так хорошо, иметь такую большую семью. А теперь я всех их потеряла.

Робин, который был искренне привязан к девушке, послал ей короткую, полную сожалений записку — с передачей помог старина Ронни Синклер. Но с момента исчезновения Манфреда ни Уте, ни девочки не пришли увидеть ее, не прислали ни одной весточки.

Хуже всего пришлось Джозефу Уэмиссу. Он ничего не говорил, очевидно не желая расстраивать Лиззи, но весь поник, как цветок без воды. Кроме боли за Лиззи и печали оттого, что ее репутация очернена, он, как и дочь, скучал по Макгилливреям, после стольких лет одиночества ему нравилось внезапно ощутить себя частью большой шумной семьи со всеми ее