Чеченский народ в Российской империи. Адаптационный период - Зарема Хасановна Ибрагимова

в XIX веке. Волжские татары были первой большой группой носителей нехристианской мировой религии, которые с середины XVI века оказались под российским господством. Позднее к ним добавились башкиры, сибирские и крымские татары; все эти группы принадлежали к суннитскому направлению в исламе[2656]. По материалам переписи 1897 года мусульмане являлись второй по численности после православных вероисповеданий группой населения империи. Их насчитывалось 13 889 421 человек. На Кавказе мусульмане составляли 1/3 его населения[2657]. У мусульман, в ходе присоединения, были отняты богатейшие земли в Сибири, в Поволжье, на Кавказе, в Крыму, Туркестане. Миллионы десятин награбленной земли составляли государственный земельный фонд. Мусульмане твёрдо верили, что русский народ в лице своего Учредительного Собрания возвратит им земли, где покоятся остатки их дедов; верили в совесть русского народа. Мусульмане говорили, что аграрный вопрос нельзя решать захватами и насилием, что нужно беречь страждущую Россию, и все личные вопросы, даже вопросы существования, необходимо отложить до Учредительного Собрания. Приверженцы ислама утверждали: «Сила да повинуется совести»[2658]. 12 апреля 1894 года Оренбургский муфтий Хаджи Мухаммед Яр Султанов выступил с обращением к мусульманам России: «До моего сведения дошло, что в народе и даже между муллами ходят слухи, что, будто бы, магометан будут крестить в русскую веру. Слухи эти нелепы и вздорны, потому что правительство не имеет никакого намерения крестить нас, а напротив, разрешает нам свободно исповедывать ислам, открыто и без стеснения исполнять обряды нашей веры и строить мечети для богомоления…»[2659].

Только в период с 1853 по 1859 год в начавших тогда функционировать частных татарских типографиях было издано 82 300 экземпляров Корана, 169 900 экземпляров его частей (хавтиак). Каждый успех, достигнутый Россией на пути развития науки, техники, культуры и просвещения сказывался в какой — то мере на её мусульманском населении: среди него появились обученные солдаты и офицеры, технически грамотные рабочие и специалисты, нарождалась гуманитарная интеллигенция, в основном образовавшаяся из среды мусульманского духовенства, развивалось школьное дело, книгопечатание, журналистика, подчас опережавшие аналогичные явления в остальном мусульманском мире[2660]. На Северном Кавказе во второй половине XIX века приходилось быть по отношению к исламу особенно осмотрительными. К «нецивилизованным» средствам «отрицания» ислама власть старалась прибегать в редких случаях и только тогда, когда она вполне была уверена в своих силах и возможностях. Наместник на Кавказе (1862–1881 гг.) Михаил Николаевич Романов во всеподданнейшем отчёте главнокомандующего за 1863–1869 гг. сожалел о том, что «как ни желательно, в интересах православия и русской власти, уменьшить, по возможности, преобладание в горском населении мусульманского элемента, но, с одной стороны свойственная той же власти веротерпимость, а с другой — опасение неблагоприятных для спокойствия края последствий побуждают ограничиваться одними паллиативными средствами». Эти паллиативные средства, по мнению наместника, должны заключаться в поддержании христианства в крае и противодействие мусульманству в тех случаях, когда оно ведёт свою пропаганду насильственно, с явно политическими целями[2661]. Начальник Терской области, в своём всеподданнейшем отчёте за 1892 год показал некоторые моменты положительного влияния ислама на население вверенной ему территории. «Учение кунтистов, — писал он, как в нравственных своих основаниях, так отчасти и в сфере мистической не только не вредно для туземного населения, но в значительной мере оказывает на него безусловно полезное влияние, налагая на своих последователей обязательство делать добрые дела и постоянно стремиться к общению с Богом…»[2662]. Чеченская устная традиция сохранила слова Кунта-Хаджи, ещё в эпоху имамата Шамиля требовавшего прекратить войну, чтобы спасти народ от истребления. Так же устная традиция приписывает шейху Дени Арсанову следующие слова: «Как раньше для войны требовалась шашка, так сегодня нам нужны наука и знания»[2663]. В 1904 году Терский областной комитет выступил с инициативой установить образовательный ценз для мусульманского духовенства[2664]. В 1894 году МВД запретило преподавать в мусульманских школах иностранным подданным, а также пользоваться религиозными книгами заграничного издания[2665]. Министерство просвещения упорно пыталось распространить свой контроль на мусульманские конфессиональные школы, но в этом вопросе не встречало поддержки МВД, боявшегося усиления недовольства мусульман[2666]. С конца 30-х гг. ХІХ века, времени начала своей службы на Кавказе, и вплоть до последних месяцев своей жизни Д.А. Милютину приходилось неоднократно обращаться к оценке тех или иных сторон «мусульманства». Милютин, как рационально мыслящий прагматик, понимал, что лишь силой «подавлять религиозность» мусульман-горцев Кавказа нельзя, это занятие не даст никаких положительных для интересов империи результатов, и поэтому надо изыскивать более гибкие способы и обходные пути воздействия на местное «мусульманство». Первостепенное значение в «успокоении» кавказских мусульман, по словам Д.А. Милютина, могла сыграть организация Россией системы образования горцев «у себя самих» при участии лояльных по отношению к монархии Романовых исламских духовных лиц[2667]. Мусульмане в Российской империи XIX века представляли собой значительную силу. Это учитывали российские власти, старавшиеся привлечь их на свою сторону, и не без успеха. В частности, известно, что османский консул в Тифлисе Хасан Хасиб жаловался в Стамбул на кавказского муфтия Хусейна Гаябова как главного проводника политики России среди мусульман, награждённого за это царским орденом Св. Владимира. К концу XIX века мусульман в России было столько же, сколько и в Османской империи, — 18 млн. Вместе с тем верхушка мусульманских общин в России XIX века при всей своей внешней зависимости от царских властей на деле обладала весьма реальной, как бы неформальной самостоятельностью и умело ею пользовалась. «Дореволюционное мусульманское духовенство Русской империи, — писал известный на Западе чеченский историк Абдурахман Авторханов, — выступало не только как высшее моральное руководство живущих в ней мусульманских народов, но представляло собой одновременно и организованную национально-политическую силу, с которой считалось правительство. Оно было также и экономической силой — мусульманские учреждения владели вакфами — движимым и недвижимым имуществом, завещанным в пользу мечетей. Вакфы располагали благотворительными учреждениями (госпиталями, приютами для стариков, вдов, сирот). В их распоряжении имелись также земли, которые безвозмездно обрабатывались верующими»[2668].

Русское государство, расположенное в евразийском пространстве, в течении многих веков является общим домом для представителей различных верований: христиан, мусульман, буддистов, язычников[2669]. Сотни лет, проведённых в мирной работе бок — о — бок с татарами, научили русских верить и уважать братьев-мусульман[2670]. По мнению Н.Данилевского: «Ненависть, которую Магометане питают здесь к Христианам, обнаруживается менее, чем в прочих местах Азии …»[2671].

Многочисленное мусульманское население России представляло для русского государства крайне неудобный социокультурный феномен, не поддавшийся ассимиляции и интеграции в общество по той модели, которая представлялась власти оптимальной[2672]. На протяжении пореформенного