Сага о Рунном Посохе - Майкл Муркок

Тогда Хоукмун поднимал на него угрюмый взгляд, все еще обращенный куда-то внутрь, и граф Брасс мягким голосом осведомлялся о его здоровье.

Хоукмун сухим тоном отвечал, что с ним все в порядке. И граф, кивнув, делал вид, будто это приводит его в восторг. А Хоукмун ждал в нетерпении, когда ему можно будет вернуться к своему занятию, в то время как граф окидывал взором комнату, осматривал ряды крошечных воинов и притворялся, будто восхищается тем или иным маневром Хоукмуна. Затем он прерывал молчание:

— Сегодня утром я поеду обследовать башни. Денек как будто выдался неплохой. Не хотите ли поехать со мной, Дориан?

Но Дориан Хоукмун всегда отвечал отрицательно.

— У меня много дел.

— Здесь?! — восклицал граф Брасс, широким жестом обводя столы. — Но к чему все это? Они погибли, все кончено. Или вы надеетесь, что ваши досужие размышления вернут их всех к жизни, подобно колдунам, которые надеются через фигурки людей воздействовать на реальность? Забудьте об этом, герцог Дориан. Вам не под силу изменить прошлое.

Поджав губы, словно слова эти оскорбили его до глубины души, герцог Кельнский вновь возвращался к своим игрушкам. Граф Брасс со вздохом пытался найти еще какие-то слова, но не мог и уходил из зала.

Весь замок Брасс казался насыщенным мрачностью Хоукмуна, и некоторые уже начали высказывать вслух мнение, что будь герцог хоть трижды героем Лондры, но ему все же лучше было бы вернуться в свои наследственные владения в Германии, где он не был с тех пор, как бароны Империи Мрака пленили его после битвы за Кельн. С тех пор там правил его дальний родственник, возглавлявший новое выборное правительство, сменившее династию монархов, единственным наследником которой оставался Хоукмун. Однако тот не допускал мысли, что сможет жить где-то еще, кроме как в замке Брасс.

Даже и сам граф невольно порой думал, что для Хоукмуна было бы лучше, если бы он погиб в битве при Лондре вместе с Иссельдой.

Так проходили месяцы, в тоске, печали и пустых размышлениях. Хоукмун не мог думать ни о чем другом, кроме давней своей утраты и окончательно потерял сон и аппетит.

Граф Брасс и его старый боевой соратник капитан Джозеф Ведла немало тревожились насчет герцога, но так и не пришли ни к какому решению.

Подолгу, устроившись в уютных креслах у огромного очага, что жарко полыхал в парадном зале замка Брасс, они говорили о печали, терзающей Хоукмуна, наслаждаясь при этом местным вином. Оба они были воинами, а граф Брасс к тому же в прошлом был известным государственным деятелем, однако ни тому, ни другому не хватало слов и опыта, чтобы исследовать мрачные тайники чужой души.

— Ему бы побольше двигаться и бывать на воздухе, — заметил как-то вечером капитан Ведла. — Дух не может оставаться здоровым, когда тело бездействует.

— Именно так, но это лишь тогда, когда здоров разум. Но как убедить больного в том, что ему необходимо движение? — возразил граф Брасс. — Чем больше времени проводит он взаперти над этими проклятыми макетами, тем хуже ему становится. А чем хуже ему становится, тем сложнее нам переубедить его заняться чем-то другим. Он утратил всякое понятие о ходе времени, не отличает даже день от ночи. Когда я думаю о том, что творится в его голове, меня пробирает дрожь.

Капитан Ведла согласно кивнул.

— А ведь раньше он никогда не был подвержен самокопанию. Это был настоящий мужчина, воин. Умен, разумеется, но не чрезмерно. Практический ум, а теперь у меня зачастую складывается впечатление, будто мы имеем дело с посторонним человеком. Словно Черный Камень похитил душу прежнего Хоукмуна и заменил ее какой-то другой.

Заслышав это, граф Брасс усмехнулся.

— С возрастом вас стали посещать странные фантазии, капитан. Вы восхваляете здравомыслие прежнего Хоукмуна, а сами говорите о подобных вещах.

Капитан Ведла также не смог сдержать улыбки.

— Очко в вашу пользу, граф Брасс. Но задумайтесь о невероятной власти владык Империи Мрака или о тех существах, что помогали нам в нашей борьбе, и тогда вы убедитесь, что предположение мое не столь уж и беспочвенно.

— Может быть, и поскольку у нас нет иных объяснений состоянию Хоукмуна, я готов признать правоту вашей теории.

Капитан смутился.

— Но это всего лишь теория, — пробормотал он, поднимая бокал, чтобы при свете очага полюбоваться искрящимся вином. — Именно поэтому я и осмелился ее высказать.

Старые друзья рассмеялись и вновь наполнили бокалы.

— Что же касается Гранбретании, — чуть позже заметил граф Брасс, — то я часто задаюсь вопросом: как удается королеве Флане справляться с теми строптивцами, которые, судя по ее письмам, еще скрываются кое-где в темных подземельях старой Лондры? Давненько я не имел от нее вестей. Может быть, ситуация ухудшилась и у нее больше нет времени для дружеской переписки?

— Но вы ведь, кажется, не так давно получили от нее послание?

— Да, два дня назад гонец принес письмо, но оно было куда короче обычного и написано почти официальным тоном. Королева лишь повторила в нем свое приглашение приехать к ней с визитом в любое подходящее для меня время.

— Возможно, королеву обижает, что вы пренебрегаете ее гостеприимством, — предположил Ведла. — Возможно, она решила, что вы больше не питаете к ней дружеских чувств?

— Но это же неправда, она дорога моему сердцу почти как память о погибшей дочери.

— Но, возможно, вы не слишком явно ей это показывали, — Ведла налил себе еще вина. — Женщинам необходимо, чтобы мужчины все время говорили им о своих чувствах, даже королевам.

— Но Флана выше этого. Для подобного она слишком умная, слишком чуткая и нежная.

— Возможно, — отозвался капитан Ведла, но в голосе его не было уверенности.

Граф уловил намек.

— Вы полагаете, что мне следует написать ей в выражениях более… более изысканных?

— Ну… — на лице капитана появилась широкая улыбка.

— Я никогда не питал склонности к литературе.

— Это верно. На какую бы тему вы ни писали, больше всего ваш стиль напоминает приказы, которые отдают на поле боя в пылу сражения, — признал Ведла. — Но не обижайтесь на мои слова, на самом деле это комплимент.

Граф Брасс пожал плечами.

— Мне неприятно думать, что Флана может обижаться на меня и сомневаться в моих чувствах, ибо я питаю к ней самую искреннюю привязанность. Однако раз уж написать я не могу, то мне следует самому отправиться в Лондру. Таким образом я как бы приму ее приглашение, — он обвел взглядом полутемный зал. — Да, небольшая смена обстановки пойдет мне на пользу. В последнее время в замке стало просто невыносимо.

— Может, вам взять с собою и Хоукмуна? Он ведь очень любил Флану. Возможно, это единственное, что может оторвать его от игр с оловянными солдатиками.

Капитан Ведла уловил в собственном тоне саркастические нотки и тут же устыдился этого. Он питал к герцогу Кельнскому самую искреннюю симпатию и уважение, даже в том печальном состоянии, в котором находился сейчас его герой. Однако мрачность Хоукмуна действовала на нервы всем окружающим, как бы хорошо они к нему ни относились.