Земля под ее ногами - Салман Рушди

Мы в «Роузленде», сентябрь 1993 года, прошла всего неделя после концерта в ангаре; пара тысяч фэнов в состоянии полной экзальтации, по ним скользят лучи прожекторов, что приводит их в еще большее неистовство, — и мотор «VTO» запускается.

Раз-два-три-четыре!

Барабанщица, Пэтти Ла Биф, настоящая девушка из Техаса, одна из первых женщин-барабанщиц, пробившаяся в высшую лигу, в своем роде такая же легенда, как и Ормус с Виной. Раньше молодые люди из публики кричали ей: Эй, телка! — но она, не обращая на них ни малейшего внимания, сплюнув, продолжала свое дело. Бас-гитарист «VTO» Бобби Бат, родом с Монтсеррата, острова землетрясений и студий звукозаписи, играет так, будто главная цель его жизни — стабильность ритма, и ничего более. Многие гитаристы знают массу разных трюков, говорит он, но я всегда ценил основы, в роке нужна твердость, не так ли? Вести басовую линию — и пусть они там, впереди, пляшут вокруг нее. Бобби Бат был какое-то время женат на списанной Симоне, но ничего не имеет против возвращения в команду. Его отношение к этому: Если она против чего-нибудь, значит, я — за. Это был плохой ром, и мне его хватило под завязку!

А вот и замухрышка, ее шумно приветствуют фэны, они специально собрали свой клуб, чтобы поддержать ее. Наконец искусственный туман рассеивается, и Ормус Кама в своем пузыре, с десятиструнной гитарой, обращает к слушателям свою первую песню — реанимированную версию зажигательного хита «Ooh Таг Baby». Он поет первую строчку сам, совсем как в старые времена, только лучше, потому что маленькая замухрышка хорошо ему подыгрывает, заполняя дыру, которая раньше образовывалась у них на сцене из-за игры Бат; а затем выбегает Мира — и все пошло наперекосяк.

Я сижу рядом с Mo Малликом, и мы оба сразу улавливаем, что случилось, мы понимаем, что Мира была на сто процентов права, а Ормус, с его слепым желанием вернуть из мертвых Вину Апсару, ошибся. Публика недовольна: Что, ты и правда выставляешь девочку, одетую под Вину, и мы должны это проглотить?! Увидев их реакцию, мы осознаём, что это провал и в этот вечер «VTO» может умереть снова. Здесь, в старом танцзале, все это похоже на последний танец Ормуса Камы.

Или не-танец, потому что ребята в передних рядах не двигаются, они просто стоят с каменными лицами, уставившись на сцену и изливая на Миру свою немую враждебность. Как скоро они погонят ее прочь? Сколько времени пройдет, прежде чем они повернутся и уйдут?

В этот момент Мира Челано делает поразительную вещь. Она поднимает руку, и группа прекращает играть. Затем она обращается к озлобленной толпе.

— О'кей, и вы мне тоже не очень-то нужны, — заявляет она. — Вам не нравится мой прикид? Честно говоря, мне он тоже не нравится, но сейчас и мне, и вам придется с этим смириться, поэтому почему бы не послушать музыку, — может, она и ничего, о'кей? Ну а если она никуда не годится, можете пристрелить меня, я согласна, имеете право; но если мы можем вам дать ту музыку, ради которой вы пришли сюда, и вам всего лишь не нравится мой наряд, то послушайтесь меня: откройте уши и закройте ваши гребаные глаза.

Тут вступает Пэтти Ла Биф: громовая барабанная дробь и звон тарелок. Пэтти болеет за Миру, а Пэтти стоит немалых денег, Пэтти можно доверять. Толпа успокаивается, ворча, почти соглашаясь. И тогда вдруг именно маленькая замухрышка, до этого вечера постоянно сражавшаяся с Мирой, заводит знаменитый мотив «Таг Baby». Это срабатывает. Пять-шесть-семь-восемь. Ooh Thr Baby won't you hold me tight. We can stick together all through the night.

Ормус и Мира обсуждали прыжок в публику. Он не может — ему пятьдесят шесть, и он заперт в звуконепроницаемом шкафу, — но она считает, что должна сделать это. «Если мы говорим о том, чтобы стереть границы, — горячится она, — то прежде всего мы должны стереть границу между нами и ими».

Я против, но мое стремление защитить Миру только подталкивает ее к опасности, поэтому решено, она сделает это, где-то в середине концерта, во время исполнения песен из «Quakershaker». Но теперь, после такого непростого начала, — и даже несмотря на великолепную игру группы, толпа поддерживает их только на восемьдесят процентов, — конечно же, она не станет этого делать, думаю я, она же достаточно умна, чтобы воздержаться от риска.

Она прыгает.

Какое-то мгновение мне кажется, что они не станут ловить ее, я вижу ее разбитое и затоптанное тело под ногами мрачной толпы-убийцы. Я думаю о Таре. Но их руки поднимаются вверх, они держат ее, она плывет над морем рук, она спасена.

Это то, что мне кажется, но я не вижу того, что видит она — злобу на многих лицах под ее беспомощным телом, — я не чувствую, как их руки царапают ее тело. Только когда кто-то срывает с нее рыжий парик, я вдруг понимаю, что происходит. Я снова вскакиваю, Маллик орет в свою рацию: «Это бунт, вытащите ее оттуда!» — но прежде чем службе безопасности удается пробраться через толпу, она, непонятно как, снова оказывается на сцене, и, когда встает, мы видим порезы и царапины у нее на животе, на спине, даже на лице; ее длинные темные волосы всклокочены и свисают на спине неровными прядями, с нее сорвали бюстье, но она не останавливается, она не пропускает ни одного такта, — она стоит посреди сцены в своих рваных кожаных штанах и поет, истекая кровью, с обнаженной грудью, — поет в лицо этой неблагодарной и готовой растерзать ее публике, и именно в этот момент я понимаю, каждый из присутствующих в концертном зале «Роузленд» понимает, что Мира Челано станет большой, очень большой звездой.

Потом, за кулисами, я хочу обнять и утешить ее, и к черту Ормуса с его иллюзиями. Но она еще не остыла и не нуждается в утешении мужчин. Она вернулась со сцены, чтобы установить новый закон. Гримерная не слишком просторная, мы все столпились здесь и знаем, что сейчас будет сказано, знаем, что эта женщина, у которой хватило смелости прыгнуть во враждебную толпу, может подойти к Ормусу и сорвать корку с его самой больной раны.

— Больше никакой Вины, — говорит она. Они стоят лицом к лицу, из них двоих — она выше и сильнее, и она не собирается его отпускать. — Договорились, Ормус? Мы сделаем по-моему — или до свидания. Ты слышишь меня? Ты согласен? Никто не возвращается из мертвых. Никто еще не вернулся. Вины Апсары больше нет.

Но Ормус Кама в бомбейском музыкальном магазине, он разговаривает с высокой малолетней красоткой о том, кто написал «Heartbreak Hotel».

Мира переходит на крик:

— Ормус! Ты слышал, что я сказала?

— Да, — шепчет Ормус. На самом деле он напевает песню.

— Не прикидывайся психом, Ормус. Ты не такой уж чокнутый. Я хочу услышать твой ответ, сейчас.

— Что? — тихо переспрашивает Ормус Кама. — Вина Апсара? О, мне очень жаль, но она умерла.

О angry day, О angry day, When Time, like ash, will blow away. That's — what King David and the Sibyl say[371].