Гулящие люди - Алексей Чапыгин

– Я – голова, имя мое – Микифор Нелюбов!

– Добре! Говорить моим козакам посланы?

– Посланы, истинно!

– Говорите! Со мной после поговорим.

– С тобой, вор Стенька Разя, нам говорить не о чем! – сказал седой голова.

Оба они встали спиной друг к другу, опустили правую руку, каждый на рукоять пистолета, громко, поочередно, как бирючи, начали кричать:

– Донские козаки! Великий государь по моленью за вас воеводы астраханского, боярина Ивана Семеновича Прозоровского…

– Снимет с вас вины ваши и разбойные дела вам простит!

– А вы должны покинуть воровского атамана Стеньку Разю, отдать оружие стрельцам боевого воеводы боярина Якова Безобразова и идти в Астрахань!

– А где тому порука, што царь отдаст наши вины?! – крикнул есаул Ермилка Пестрый.

В ответ ему закричал старший голова:

– Порука вам – боярское слово крепкое, боярина воеводы Прозоровского!

Блестя на солнце русыми кудрями, тряся головой, громко крикнул Черноярец:

– Боярское слово нам издавна ведомо! Боярин седни надумает, а завтра передумает.

Тогда, видимо желая устрашить, звонким голосом, чуть хриповатым на низких нотах, закричал младший голова:

– Козаки! Бойтесь Бога и жалейте себя! Не кинете воровать – а воевода пришел взять город Яик, – возьмет, не ждите милости!

– Мы не боимся боярской милости! Она у нас в горбах стучит… Пущай попытает взять Яик – ожгется! – крикнул Ермилка Пестрый.

Старший стрелецкий голова петушиным голоском, срываясь и задыхаясь, кричал:

– Воевода возьмет город! Бойтесь! Переберет вас, закует в железа да в Москву в Разбойной приказ пошлет!..

Младший, помогая кричать старшему, закончил:

– В Разбойном вам изломают кости, жилы вытянут, а головы ваши на кольях будут ждать воронья!

– Наши головы на то идут! Раньше нас боярские сядут на частоколы! – ответил Черноярец.

– А ну, хлопцы! Дай я скажу…

– Говори, батько!

Разин шагнул ближе к посланцам:

– Добром зову вас, служилые люди! Закиньте служить царю – идите служить народу! У помещиков мужиков отберем, а вольной мужик даст вам хлеба и денег! Служить у нас вольно и весело…

Посланцы передвинулись, встали рядом, тряхнули головами, сказали:

– Крест царю целовали! Такое не слушим.

– Ворам служить грех!

– Царь велит вам в церковь ходить ежеденно, стоять в церкви смирно, скоморохов, ворожей в будинок[375] не звать, в гром на реках и озерах не купатца, с серебра не мытца, олова не лить, зернью и картами не играть!

В толпе разинцев послышался смех. Разин продолжал:

– В бабки не тешиться, медведей не водить, на свадьбах песен не играть, кулачных боев не вчинать, личин не надевать, на качелях не качаться, а кто сему царскому указу ослушен будет, того казнить смертью!

Разницы смеялись громко…

Разин спросил старшего голову:

– Правду ли я сказал?

Трепля седую бороду, голова ответил:

– Хоть ты и вор, но правда твоя – такой указ всем ведом.

– Теперь, бородатый дурак, оглянись на моих козаков, которых хошь увести к царю, – живые они люди или мертвецы? Ведь для них царь-святоша такие указы пишет?.. Вы думаете, для нас надобно лишь пьянство? У нас так: кто пляшет, а кому скушно, тот плачет, а иной на кулачки с другим бьетца… Царь сошел с глузда, с попами сидя, и мыслит всему народу рты заклепать указом, да руки-ноги живому человеку связать.

– Ты, вор, разбойник, не смей нам, служилым государевым, хульно говорить о великом государе! – крикнул седой голова.

Младший переминался с ноги на ногу, молчал.

– Вам он царь, а нам псарь!

Седой плюнул и снова заговорил с разинцами:

– Козаки! Несите повинные головы к великому государю… Все вам отдастся! Честно головами послужите царю, и его государеву кореню, и боярству родовитому!

– Добра ни у царя, ни у бояр не выслужили – хребтом служили, да ребер не досчитались, – крикнул опять есаул Ермилка.

Разин сказал:

– Соколы! Много воеводские псы говорили, заслужили награду, – будем судить их на горло! Они же, ведомо мне, киргизов на нас сговаривали…

– Любо, батько!

– Будем! Хотим!

Младший голова, сняв шапку, поклонился Разину:

– Пошто грозишь, атаман? Мы не от себя, мы посланы воеводой.

Разин как бы задумался, но в это время старший голова, сорвав шапку, стукнул ею по колену, сказал:

– А знаешь ли, вор, присловье старинное: «Посла не куют, не вяжут?»

– Я бы знал то присловье, да, вишь, вы не послы, а лазутчики… – нахмурил брови, мрачно усмехнулся, двинув на голове шапку: – Послов не ковать, соколы, не вязать, а на шибеницу за горло… Гой-да!

Голов подхватили, они пробовали вытащить пистолеты. У них сорвали и сабли и пистолеты, поволокли.

– Хотим еще сказать! – кричал младший.

Разин крикнул:

– На зубцы стены над брамой[376]. Пущай воевода зрит… Крепите город – примем бой, а баб зовите «кашу»[377] варить на стенах и воду кипятить!

– Слышим, Степан Тимофеевич!

– Любо! Любо-о!

Воевода Яков Безобразов оправдывал свою фамилию видом и делом: с красным мясистым лицом, с серыми волосами и такой же бородой. Его крупный сизый нос низко висел над верхней безусой губой. И нравом воевода был упрям. Воюя, он никогда не осматривал сам местности, а доверял во всем лазутчикам и считал, что воинское дело знает больше всех. Кроме лазутчиков, никому не доверял, а своих воинских людей подозревал во всем худшем. Барабанным боем призвали в шатер к воеводе стрелецких голов и полуполковника. Воевода пришедшим не указал садиться, стояли перед ним, а он сидел на подушках, покрытых ковром, в широком сером опашке, в правой руке трость.

– Город Яик приказую, служилые, у воров отбить!

– Много людей, боярин, положить придетца! – ответил бородатый голова, тряхнув снятой стрелецкой шапкой.

– Тебе пошто забота о людях? Людей нет! Есть стрельцы, есть датошные солдаты, рогатники, лапотники, еще калмыки… Калмыков первыми в бой! Пустить же их со своей стороны через реку…