Моя Наша жизнь - Нина Фонштейн

первая поездка куда-то не только вдвоем, но главное без мамы и ее понимания бюджета. Денег было много, обратный билет оплачен. Это была наша первая поездка вдвоем, мы играли в игру «Глава семьи», и Юра сунул все деньги в карман пиджака, доставая по мере необходимости. Через две недели (наша поездка была рассчитана на четыре) Юра полез в пиджак и с удивлением обнаружил, что деньги практически кончились.

Телеграфировать в Москву с просьбой денег было неудобно (мы заработали на практике три тысячи, хоть после недавнего обмена всего триста, но огромные деньги), менять билет и уезжать раньше не хотелось. Не помню, кому пришла в голову мысль поехать в Отхары, но мы освободили комнату, собрали вещи, оставили часть (в том числе огромные банки с вареньем) на хранение хозяйке и затряслись на маленьком автобусе, который полз с большим скрипом неизменно в гору, пугая вероятностью покатиться задним ходом вниз.

Оказалось, что Отхары – горный сванский поселок, с протекающей холодной Черной речкой, в которой обильно водилась форель, и с огромным колхозным садом, вокруг которых, как почти везде в те времена, жили достаточно бедные колхозники, преимущественно на своем натуральном хозяйстве.

Нам сразу на остановке объяснили, как найти Ратиани, и, к нашей радости, они встретили нас, как дорогих гостей. В их дворе росли высокие платаны, обвитые виноградом, было много грядок табака. За едой, сопровождаемой молодым вином, мы договорились, что за постой Юра помогает хозяину собирать виноград с высоких веток, а я – хозяйке собирать табак.

Деньги в расчет не входили, у них их не было, а нам надо было только дожить до самолета. На следующий день Юра собрал пару огромных корзин винограда, и они вместе с хозяином весь день давили его роликами над большой бочкой, а вечером пробовали молодое вино, «маджарку».

Обстановка была достаточно необычная, заходили и уходили соседи, всегда мужчины, нередко молодые, все говорили на грузинском, до Юры доходила потенциальная опасность ситуации, но он был пьян настолько, что лег на лавку около бочки и не мог поднять головы.

Время от времени в чем-то подобных обстоятельствах Юра вспоминает с улыбкой заветную фразу, который он произнес тогда, держа меня за руку: «Не отходи от меня, я твой защитник».

Как выяснилось потом, никакой опасности не было. У нас был статус не просто гостей Ратиани, а гостей всего сванского поселка. Хозяева зарезали последнюю курицу, чтобы сделать сациви, соседи приносили еще куриц, форель, а когда я уже не могла переносить приторную изабеллу, добывали белый виноград цоликаури из колхозного сада.

Мы подружились, я шила хозяйке домашнее платье из байки. Швейной машинки у них не было, и я плотно соединяла части на руках «вперед иголочкой». Она мне на ломаном русском языке рассказывала семейные истории: как встретила мужа, что делает их дочь. Постепенно выяснилось и то, что они делали в Сухуми, где мы встретились. Они навещали сына в тюрьме, куда он попал за ношение огнестрельного оружия. Оружие у него было не случайно. Год назад в драке в Батуми убили их старшего сына, и отец («Володька») велел младшему: «Пойди и убей». Муж согласно кивал при этом рассказе. В перестрелке со старшим сыном участвовало двое, младший убил обоих. А когда с логичными подозрениями в поселок приехала милиция, все жители в один голос заверили, что у Ратиани нет сына: был один, и тот убит. Когда младшего сына все-таки арестовали в Батуми из-за участия в перестрелке (жертв не было), с предыдущими убийствами это не связали, и ему присудили всего один год тюрьмы.

Мы прожили в Отхарах две недели, унеся на всю жизнь сознание неизменности вековых законов мести и гостеприимства, по которым живут сваны.

В 1993-м, больше чем через тридцать лет, Олю Гирину с семьей увозили из Пицунды на военном катере. Кто-то хорошо сыграл на готовности горячих кавказцев к взрыву и втянул их в долговременную и разрушительную войну, после которой исчезли изумительные в их обустройстве Афонские пещеры, красивые нависшие с гор балконы Гагр. Что стало с Гудаутами и Отхарами, мы не знаем.

Я выбираю, меня выбирают (распределение)

В наше время учеба в институте завершалась обязательным распределением на работу. Нигде в мире не было столько инженеров, часто выполняющих работу, не требующую институтских знаний. Уже много позже в США и Европе я столкнулась с институтом бакалавров, что-то вроде наших выпускников техникумов, которые отлично справлялись со многими видами инженерных работ, как мы себе их представляли. В годы перестройки, когда новые условия заставили предприятия жить по приходам, что привело к значительному сокращению инженерных рядов, обязательное распределение, гарантирующее работу, воспринималось бы с радостью. Но где было найти столько вакансий для многочисленных выпускников технических вузов, и поэтому они устремлялись в автоцентры, переучивались в программисты, были вынуждены уйти просто в торговлю.

Другое дело было прежде. Исправный Госплан балансировал поступления новых учителей, врачей, инженеров – выпускников институтов – со спросом возможных потребителей свежих сил, не интересуясь реальностью заявленных требований.

Пришла и наша очередь быть распределенными. Накануне официального мероприятия нам дали список возможных мест, в котором было легко опознать порядок от лучшего к худшему. В Москву и область мест было восемь. Места по стране были разбросаны широко и далеко.

На спектакле ЭТИСа в сцене распределения на столе комиссии лежала большая карта, с краями под столом. Кажется, Фима Фишкин (распределяемый) показывал сначала Москву – комиссия отрицательно кивала головой, потом «поближе к металлургическому сырью и Черному морю» – то же, и наконец, ему указывали глубоко под стол, на самый край карты, отсюда не видать.

В нашем списке лучшим местом в Москве был НИИлитмаш, головной институт нашего профиля, но с упором на оборудование, чем мне заниматься не хотелось. Затем шел ЦНИИТмаш, институт тяжелого машиностроения, с большим литейным отделом, с известными публикациями по самотвердеющим смесям, с которыми была связана моя дипломная работа.

У меня был самый высокий балл, я должна была идти по распределению первая и, значит, могла выбирать из всего списка.

Сама процедура распределения была обставлена очень торжественно. От ректората был только что назначенный проректор молодой тогда Юрий Федорович Шевакин, потенциальные заказчики прислали своих представителей отделов кадров.

Вопреки моим ожиданиям, первым вызвали Ивана Тарасенко. Балл у него был ниже моего, но ему добавили сколько-то за активную общественную работу (он был уже в комитете комсомола института). Оказалось, что накануне он женился на москвичке и, стало быть, мог выбирать из всех московских мест.