Ветер сулит бурю - Уолтер Мэккин

нее. Тогда люди, ругаясь и проклиная все на свете, снова укрепляют эту дорогу. Пойдите по дамбе, и она приведет вас на островок. Вы просто глазам своим не поверите, до чего зелена там трава. Это не какая-нибудь грубая осока, что растет обычно возле моря, а настоящая доброкачественная, питательная трава, что годится в пищу племенному скоту. Круглый год здесь цветут всевозможные цветы. Если обойти вокруг островка, то окажется, что он гораздо больше, чем вы думали. К центру он возвышается, образуя холм, и, вероятно, благодаря этому с него сбегает вся лишняя вода, а фосфаты, которые несет с собой дыхание извечного океана, задерживаются (вот почему здесь, наверно, и трава такая хорошая).

На самой верхушке холма стоит одинокое дерево. Это боярышник. В мае он бурно цветет, и люди говорят, что нет на свете другого боярышника, который бы цвел так долго, как это одинокое дерево. Ствол его, толстый и искривленный, напоминает узловатые мускулы крепкого старика. Штук двенадцать камней кольцом разложено вокруг дерева, и трава у его подножья растет очень низкая и густая, и до чего же приятно посидеть в тени его ветвей, подставив лицо морским ветрам! Запах здесь чудесный. Одно странно: ни коровы, ни овцы, пасущиеся на острове, никогда и близко не подходят к этому дереву. А ведь коровы любят деревья. Они объедают кору, и уж во всяком случае большинство любит боярышник, потому что об его острые шипы можно почесаться и разогнать тысячи всевозможных паразитов, осаждающих коров зимой и летом. Потому, конечно, странно, что коровы не подходят к дереву. Почему бы им не подходить хотя бы для того, чтобы полакомиться сочной и, по всей видимости, вкусной травой? Но они этого не делают. Это факт.

Ну и что?

Да то, что это волшебное дерево. Пожалуйста, пожимайте плечами сколько угодно, говорите, что перестали верить в чудеса еще в шестимесячном возрасте. Может, вы даже сумеете объяснить, что ничего необычного в этом дереве нет? Дело ваше. Только вряд ли вам кто-нибудь поверит. Если хотите, пройдитесь немного по дороге и поговорите с кем-нибудь из местных жителей, и у вас на этот счет не останется никаких сомнений. Ваши собеседники, возможно, даже приволокут старейшего обитателя этих мест, который видывал на острове такое, что ни один смертный и не поверит. Вот так-то!

На всем протяжении островка зеленые лужайки сменяются серыми скалами. И ничего другого! Только зеленая трава да скалы. А вокруг пучина морская, бездонная даже во время отлива. Будто кто-то загадочный и страшный, обитающий в недрах земли, проткнул пальцем дно океана, и на кончике этого огромного пальца едва держится островок. Случается, сюда залетают дикие утки. И если бы кто-нибудь из окрестных жителей набрался храбрости и пришел зимой на остров поздно вечером, он мог бы вволю настрелять диких гусей. Только никто никогда не приходит.

Вот сюда-то и пришли по длинной дамбе как-то под вечер в начале августа четыре мальчика.

Мико шел первым, зорко ко всему присматриваясь. Он то и дело поднимал голову и принюхивался к ветру — этому научил его дед («А ты носом шевели, носом. Для чего у тебя нос? Учись по запаху угадывать перемену ветра, чтобы рыбу не прозевать!»). За Мико шел Питер и тащил в руках обещанное ружье. Он то и дело перебегал с одной стороны дамбы на другую, и вообще вид у него был довольно легкомысленный. За Питером шел Томми, а за ним Туаки, у которого в дыру на штанах вылез кончик рубашки, так что он им будто хвостиком помахивал.

Добыть ружье оказалось не так-то просто. Не то чтобы отец Питера отказался дать его. Мико успел заметить, что отец готов был преподнести Питеру хоть Полярную звезду на золотом блюде, стоило только Питеру попросить его. Славный он был человек. Мико он сразу понравился. Грубоватый, с выгоревшими усами и постоянным загаром, оттого что он так много времени проводил на воздухе: все лето он ловил форель, и лосося, и щуку, а зиму простаивал по самую «ватерлинию», как он выражался, в болотах, охотясь на диких гусей и уток, и не было во всем графстве Голуэй местечка, которого бы он не знал как свои пять пальцев.

«И почему это так, — недоумевал Мико, — ведь из Питера должен был получиться самый что ни на есть избалованный мальчишка, а вышло совсем наоборот. Это потому, что он парень умный и понимает, что родители его совсем еще дети несмышленые и что ему надо за ними присматривать, а то Бог знает что они могут натворить. И, несмотря на все его многочисленные проделки, он скорее отрубил бы себе правую руку, чем огорчил их».

— Расскажи-ка, Питер, — обратился к нему Мико, — как это ты уговорил его дать тебе ружье?

— Да очень просто, — ответил Питер. — Собственно, я просил дробовик, но он от возмущения совсем раскипятился, чуть не лопнул. Это ружье у него, видишь ли, с самого детства. Он, кажется, скорее расстался бы со мной, чем со своим дробовиком. Ну, я смотрю, дело плохо, и решил действовать осторожно. Меня вовсе не устраивало, чтобы мама знала, что я выпрашиваю ружье. Пришлось поломать немного комедию, а потом я позволил ему дать мне в утешение двадцатидвухмиллиметровку.

— О Господи! — сказал Мико. — Надеюсь, с ней ничего не случится.

— Да чего ты боишься? Посмотри на меня! Чем не прирожденный стрелок?

— Неужели мы правда сможем что-нибудь убить из такой штуковины? — поинтересовался Туаки.

— Из нее хоть слона можно убить, — ответил Питер, — попади только, куда надо.

— Ш-ш-ш… — сказал Мико, расставив руки и останавливая их у самого острова. — Вы ничего не видите?

— Что такое? — спросил Питер.

— Смотрите! — сказал Мико, указывая пальцем и понижая голос. — Что это там, под волшебным деревом?

— Волшебница, — ответил Питер таким же шепотом.

— А и впрямь ведь! — сказал Мико, глядя на белое неподвижное существо.

— Да ну вас, ребята! — сказал Туаки, подходя к ним сзади и прислушиваясь. — Вы так не говорите, а то у меня уже мурашки по спине пошли.

Он присмотрелся и громко заорал:

— Фу, да это просто какая-то девчонка!

Им виден был ее силуэт. Она сидела там наверху, склонив над книгой голову, а уходящее солнце освещало ее