Вальс сердец - Барбара Картленд

— Ну почему? Почему? — воскликнула Гизела. — Я… по-прежнему… ничего не понимаю!

— Если бы ты знала, как мучительно для меня говорить об этом! Но я уважаю тебя не меньше, чем преклоняюсь пред тобой, и не могу допустить, чтобы между нами пролегла тень обмана. Ты должна знать правду. Для нашей семьи музыка всегда связана с цыганами или наемными музыкантами, чьи услуги мы оплачиваем.

В его голосе слышалась боль и бесконечная тоска.

— Вы… вы… хотите сказать… — начала Гизела.

— Я хочу сказать, моя прекрасная нимфа, — произнес Миклош, — что моя семья никогда не примет тебя, потому что твой отец — музыкант!

Гизела остолбенела.

На мгновение ей показалось, что она ослышалась.

— Я бесконечно уважаю твоего отца, — продолжал Миклош. — Он великий скрипач, и я уверен, что после сегодняшнего выступления он займет почетное место в музыке вместе с Гайдном, Бетховеном, Листом и, конечно же, Брамсом. Но мои родственники… Я не могу позволить, чтобы ты оказалась в таком положении, когда тебя могут унизить, осмеять или даже оскорбить — а это может случиться, если ты станешь моей женой.

Гизела видела, какие муки испытывал Миклош, говоря ей эти слова, и когда они были произнесены, ей показалось, что между ними встала стена.

Сжав кулак так, что побелели костяшки, Миклош в отчаянии ударил по столу, и бокалы жалобно зазвенели.

— Тысячи раз я обдумывал это снова и снова, — воскликнул он, — в надежде отыскать хоть какое-то решение, но не отыскал!

Гизела сидела не шелохнувшись. Она лишилась дара речи.

Перед глазами все расплывалось от слез. Казалось, в мире не может существовать такой боли, которую она испытывала сейчас. Как ей хотелось, чтобы это был сон, ночной кошмар, наваждение! Но она знала, что это происходит наяву, и оттого страдала еще больше.

— Я не знаю, что делать, — упавшим голосом сказал Миклош. — У нас нет выбора, и счастливый конец невозможен. Если мы поженимся, ты всю жизнь будешь мучиться, моя нежная и ранимая нимфа, а я буду бессилен тебе помочь. Но если мы сейчас расстанемся, то ввергнем себя в пучину горьких страданий, которые будут еще сильнее оттого, что мы никогда не сможем забыть о тех минутах божественного счастья, которое нам довелось испытать.

— Это правда, — прошептала Гизела. — Быть рядом с вами… подобно райскому… наслаждению…

— Я пытался уехать, но любовь оказалась сильнее, — сказал Миклош.

— А… теперь?

— Теперь я должен сделать то, чего не сделал после того, как поцеловал тебя в Венском лесу.

Он тяжело вздохнул.

— Ты знаешь, что тогда я уехал, но на полпути домой решил, что должен вернуться и убедиться в том, что я ошибся и ты не можешь быть столь божественно прекрасной. Но, вернувшись, я понял, что погиб и пропал навеки.

— Вы… правда… любите меня?

— Если бы я не любил тебя с такой силой, я бы просто женился на тебе, — с горечью ответил Миклош. — Но именно потому, что я люблю тебя больше жизни, я не имею права стать причиной твоего несчастья.

— Но… как же я… смогу быть счастливой… без вас?

— Ты еще очень молода, ты забудешь меня, — произнес он.

— А вы… тоже… меня позабудете?

— Это разные вещи, — ответил он.

— Нет, — возразила Гизела, — я знаю, что у меня нет никакого опыта в отношениях с мужчинами, и может быть, я выгляжу наивно… Но мое чувство к вам настолько всепоглощающе, настолько чисто и непорочно, так совершенно и так велико, что я никогда не смогу забыть вас.

— Тебе кажется так сейчас, — сказал ей Миклош. — Милая, ты даже не подозреваешь, какими тяжелыми и разрушительными могут быть отношения между соперничающими женщинами и даже мужчинами, какие ядовитые стрелы способны они пускать друг другу в самое сердце и как долго кровоточат раны, нанесенные презрением и насмешкой. Ты слишком чиста и неискушенна, чтобы знать об этом!

— Я… понимаю, о чем вы… говорите… — сказала Гизела. — Мне кажется, я… могу допустить, что вы… поступаете… правильно.

— Это ложь! — с бессильной злостью воскликнул он. — Я люблю тебя и хочу быть с тобой! Это чувство останется со мной до самой моей смерти.

Справившись с собой, он посмотрел на нее и мягко проговорил:

— Мне никогда не забыть, как я держал тебя в объятиях. Как мы поцеловались — и мир исчез, растворился в великом блаженстве. Но на мне лежит большая ответственность, у меня есть обязанности по отношению к семье. Как мне защитить тебя, не пренебрегая ими?

— Я вижу, что это невозможно, — сказала Гизела. — Из-за того, что я дочь простого музыканта, ваши родственники не смогут признать меня достойной стать вашей супругой.

— Это ужасно, но еще ужаснее семья, раздираемая враждой и раздорами.

— Вы говорите так… словно вам… это уже знакомо.

— Венгры не признают компромиссов, — сказал Миклош. — Если они любят, то до последнего вздоха, если ненавидят, то сила их ненависти способна разрушить весь мир.

Внезапно он протянул Гизеле обе руки и воскликнул:

— О милая, как я люблю тебя за то, что ты пытаешься понять меня! И как мучительно мне сознавать, что я не в силах найти решение!

Он порывисто склонился к Гизеле и покрыл ее пальцы поцелуями, страстными и горькими одновременно.

— Пойдем, я хочу прогуляться с тобой среди деревьев, чтобы хоть ненадолго насладиться обществом прекрасной нимфы.

Он взял ее за руку и повел по дорожке вглубь леса вдоль увитой плющом балюстрады. Справа от них возвышались стройные ряды деревьев, а слева громоздились огромные валуны, поросшие мягким мхом.

Они шли молча, прижавшись друг к другу, и скоро перед ними открылась небольшая полянка, очень похожая на ту, где они впервые встретились. На полянке стояла точно такая же беседка, как та, в которой Гизела скрывалась от компании шумных студентов.

Гизела вспомнила, как Миклош заслонил собой вход в ее убежище, как они заговорили друг с другом и как оба ощутили незримую связь, соединившую их сердца и души.

Ее разум отказывался смириться с тем, что их любовь — это драма, что у нее нет будущего.

Миклош обнял ее за талию так нежно, что у Гизелы перехватило дыхание. Он осторожно прижал ее к себе, а она, подняв глаза, увидела его лицо, освещенное лунным сиянием, и этот образ навсегда запечатлелся в ее памяти.

— Я… люблю… вас, — задыхаясь, прошептала она.

— Я тоже люблю тебя! — воскликнул Миклош. — Расставание для меня — мука, а рядом с тобой я возношусь в обитель богов и перестаю быть простым смертным!

Они стояли, прижавшись друг к другу. Потом Миклош наклонился и поцеловал ее в губы.

И вновь Гизелу затопили восхитительные ощущения, которые она впервые познала тогда, в Венском лесу, когда была его пленницей.