Взломщик устриц - Жаки Дюран

идешь за мной. Мне ужасно стыдно. Ты обнимаешь меня за плечи:

— Знаешь, кухня дело такое: иногда все идет отлично, а иногда — так себе, если не с той ноги встал. Я видел, как ты старался. На ошибках учатся. Главное, не забрасывать.

Рабочий приваривает трубы, чтобы подвести газ к новой плите. Люсьен наконец-то появился. Он наблюдает за происходящим, и его лицо еще бледнее, чем обычно. Рабочий одолжил мне защитные очки, чтобы я мог смотреть, как он работает. Он включает паяльник — тот искрится — и подносит пламя к трубе. Когда он приваривает металлическую трубу, на меди танцуют голубые огоньки. Он называет это «припоем». Есть такие слова, приятные слуху, например «пропылить» мясо, когда его чуть посыпают мукой, «пассеровать» ракообразных, когда их быстро обжариваешь на очень горячей сковороде, тогда они становятся яркими, оранжево-красными, «взбивать» соус лопаткой, чтобы не образовалась жирная пленка. Обожаю, когда ты называешь кухонные комбайны «чучундрами» и требуешь «принести то, не знаю что», если что-нибудь ищешь. Когда мы все вместе готовим, ты нам часто повторяешь: «Не передержали?» В твоем словаре «передержать» означает много чего — что-то прилипло ко дну кастрюли, что-то подгорело на сковороде, или слишком сильный огонь, или комки в блинном тесте… «Передержать» — это самое ценное слово, которое ты мне подарил.

Мы вчетвером — ты, Люсьен, Габи и я — рассматриваем новую плиту.

Ты пафосно произносишь:

— Надо ее обкатать.

Габи прыскает:

— Плита — она как женщина или ружье. Невинна до первого раза.

На эмаль бежевого цвета производитель прикрепил табличку с гравировкой «Реле флери». Ты налил воду в кастрюлю и поставил на газовую конфорку. Ты уверен в себе:

— Нагревается все-таки побыстрее.

Ты зажигаешь плиту, скребешь ногтем по чистейшей поверхности. Люсьен держится на расстоянии, руки сложил на груди. Ты просишь, чтобы он приготовил песочное тесто. Я вынимаю косточки из слив. Ты покрикиваешь, потому что я работаю недостаточно быстро.

— Ты точно ничего не забыл? — шепчет Люсьен.

Я рассматриваю красиво разложенные плоды разломом кверху. Что же?

— Манку поверх теста, чтобы сок от фруктов впитался. А то пирог можно будет отжимать, как половую тряпку.

Я убираю сливы, насыпаю на тесто тоненький слой манки, кладу сливы обратно и посыпаю сверху рафинированным сахаром.

Ты ужасно подпеваешь Брассенсу, который поет «Песню для жителя Оверни». Ты весел настолько, насколько мрачен Люсьен. Ты отправляешь меня в подсобку за картошкой. Но я слышу вашу сварливую перебранку. И это пройдет. Вы же как старая семейная пара, которая ссорится, когда смотрит телевизор, но начинает беспокоиться, когда один из супругов долго сидит в туалете.

Ты открываешь духовку:

— Передай сахар, пусть сливы еще подрумянятся.

Ты вынимаешь пирог из духовки. Сливы стали совсем коричневыми.

— Как будто на солнце пересидели, — рискует Люлю.

— А ты и доволен, это же все мой газ!

Мне кажется, что я такой же мужчина, как и они, хотя я голых женщин видел пока только на страницах «Лесбийской оргии» — порноромана с фотографиями, зачитанного до дыр всеми ребятами в летнем лагере. Ты делишь на троих кусок пирога и немного расто[53]. В одной руке я держу сковородку, в другой — стакан. После слив вино кажется терпким. Мне жарковато, но я чувствую себя сильным, мне приятно, что меня считают своим на кухне. Но вдруг сердце сжимается от грустного чувства — я хотел бы, чтобы мама была с нами, звала нас «мои мальчики», чтобы ты называл ее «моя интеллектуалка» и наливал шампанского. Я повторяю за тобой движения, переворачивая драники.

Ты поворачиваешься к Люсьену:

— Слушай, сделаешь омлетик с грибами, ты же привез грибы? — И прерываешь меня: — Пошли.

Мы идем со стаканами на задний двор, садимся за стол. Ты сильно затягиваешься, выпускаешь дым в темноту и говоришь:

— Пусть Люлю поготовит, он должен привыкнуть к новой плите. — Замолкаешь и отпиваешь глоток вина.

Появляется Люсьен, несет омлет.

— А стол, бездельники! Я еще и накрывать должен? — смеется он.

Ты велишь ему обождать.

— Жюльен, принеси багет и нож, будем по-простому, как в Алжире. Режешь хлеб, руками берешь омлет… Помнишь, Люлю?

Люсьен кивает и подливает вина. Я вижу, что тебе стало легче: Люлю и газ найдут общий язык.

6

К барной стойке подошла молодая женщина. Представилась. Она продает Всемирную энциклопедию. Николь вежливо слушает, листая том в красной обложке. Ты наблюдаешь за ними через окошко для подачи. Потом выходишь из кухни и предлагаешь молодой женщине присесть и рассказать об энциклопедии. Ты переворачиваешь страницы и киваешь. Обнаруживаешь, что спартанцы пили кровь свиней и уксус. Морщишься. Я тоже листаю энциклопедию, мне интересно, но иногда я на вас поглядываю. Она просит у тебя сигарету. У нее очень короткие светлые волосы. Ты спрашиваешь, сложно ли вот так ходить и продавать книги. Она отвечает, что люди с ней любезны, но покупают мало.

Ты смотришь на меня:

— А ты что думаешь о Всемирной энциклопедии?

Я говорю:

— Вещь! — И продолжаю читать.

Ты:

— Отлично.

Молодая женщина расслабляется:

— Значит, берете мою энциклопедию, да?

Ей хочется поговорить. Она рассказывает, что пытается вернуться к учебе. А энциклопедия — чтобы на что-то жить и растить ребенка. Она — девушка-мать, тогда так называли матерей-одиночек. Отец ребенка как появился, так и исчез, наобещав ей с три короба. Она показывает фотографию своей дочурки. Ты улыбаешься. Уже поздно, она должна идти забирать ребенка, с которым сидит бабушка. Ты закрываешь ресторан, словно точку ставишь.

Я никогда не видел тебя с другой женщиной. Как будто после ухода мамы у тебя пропало желание с кем-нибудь встречаться. Как-то Николь тебе сказала: «Вам нужно найти хорошую женщину. И ребенку так будет лучше». Ты категорично проворчал: «Нет». Наверное, и хорошо.

Ночью тебе сообщают, что по дороге домой мопед Люсьена занесло на льду. Он сильно повредил ногу и по крайней мере неделю должен лежать в постели. Ты спрашиваешь у знакомых, нет ли кого, кем заменить Люсьена. Я молюсь всем богам, чтобы ты никого не нашел, потому что уже представляю, как работаю вместо Люлю. Ты никого не находишь. Наступает воскресенье. И речи быть не может, чтобы пойти на речку и есть там нашу воскресную курицу. Мы готовим меню на следующую неделю.

Ты идешь в кладовку посмотреть, что там осталось, и набрасываешь примерное меню. Начнем с тушенной с морковкой говядины, ее можно на весь день оставить томиться на плите. Ты научил меня, что при тушении надо следить за временем. Когда я спрашиваю тебя, нужно ли