Уинстон Черчилль. Его эпоха, его преступления - Тарик Али

Дэвисон, книготорговец и сторонник радикальных взглядов из Смитфилда, опубликовал редакционную статью под заголовком «Подрыв существующей системы», в которой язвительно сообщил читателям своего журнала Medusa, Or, Penny Politician – «Медуза, или Грошовый политик» – о том, что «повсюду имеются деревья, фонари и веревки на случай, если требуется на скорую руку совершить правосудие и преподать урок на примере любого закоренелого и неисправимого негодяя, а также крупного или мелкого расхитителя собственности». Если многие получат право голоса, каким образом смогут процветать немногие?

Обе стороны истолковали это не совсем правильно. Понадобится еще целое столетие, чтобы избирательные права обрели женщины, – требование, о котором радикальные реформисты или Medusa даже и не помышляли. Точно так же центральной темой «Обращения манчестерских женщин-реформисток к женам, матерям, сестрам и дочерям высших и средних классов общества» было не равенство полов, а классовое угнетение. Составленное за месяц до Петерлоо и подписанное Сюзанной Сакстон «по распоряжению комитета», оно рисовало мрачную картину повседневной жизни рабочего класса и объясняло, почему эти люди обретаются на пределе своих сил:

ДОРОГИЕ СЕСТРЫ ЗЕМЛИ!

С мирными намерениями и всем подобающим уважением мы считаем нужным обратиться к вам, чтобы объяснить причины, которые заставили нас сплотиться для помощи нашим страдающим детям, нашим умирающим родителям и нашим пребывающим в горестях товарищам по несчастью… Наш разум переполнен ужасом и отчаянием, страхом перед каждым новым утром, в свете которого мы можем увидеть очередное бездыханное тело кого-нибудь из наших голодающих детей или ближайших родственников, избавленных милосердной рукою смерти от удушливой хватки угнетателя… Каждая следующая ночь несет с собой новые ужасы, так что мы разочаровались в жизни и устали от мира, в котором бедности, убожеству, тирании и неправде позволено так долго властвовать над людьми…

По самой природе вещей и после тщательного обдумывания мы пришли к твердому убеждению, что при существующей системе недалек тот день, когда в нашей несчастной стране нельзя будет найти ничего, кроме излишества, праздности, разврата и тирании, с одной стороны, и отчаянной бедности, рабства, убожества, невзгод и смерти – с другой…{26}

Не так много изменилось к концу века, и похожие описания можно найти у Томаса Гарди, в особенности в романе «Джуд Незаметный». Что особенно привлекает в воззвании женщин-реформисток – воззвании, которое осталось практически неуслышанным, – так это подчеркнутая связь между фактами угнетения внутри страны и ее реакционной политикой за рубежом. Если бы существовал демократический парламент, доказывает Сакстон, «английская нация не была бы отмечена несмываемым клеймом позора за свое участие в недавней несправедливой, бессмысленной и разрушительной войне против свобод во Франции, поставившей страшную точку на багровых полях Ватерлоо». Единственной целью всего этого предприятия было посадить на французский трон отвратительного подонка – того, который вел паразитическое существование, разъезжая по всей Британии из конца в конец «с ленью и беспечностью труса и бездельника». Следствием войны стали не только гибель людей, «оставшиеся в нищете и без попечения вдовы и сироты»: война «способствовала троекратному увеличению земельной собственности» и породила «непреодолимое бремя налогообложения», которое теперь погружало «наших торговцев и промышленников в пучину бедности и упадка».

Все реформисты признавали Петерлоо серьезным поражением. Но если умеренные в спешке отступили – через несколько недель после бойни методистская воскресная школа в Манчестере исключила всех учеников, носивших белые шляпы реформистов и/или значки с радикальной символикой (ранняя версия превентивной стратегии, которая сегодня используется в Великобритании против молодых мусульман), – то радикально настроенные реформисты, напротив, перешли в наступление. Они отказались принимать неискренние уверения представителей властей, отрицавших, что решение об избиении протестующих было принято на самом верху. Они отвергли выводы правительства, в которых вся ответственность взваливалась на городских чиновников и территориальную йоменскую кавалерию Манчестера (хотя йомены, по сути являвшиеся всего лишь местной буржуазией и ее приспешниками в седле, действовали с большей разнузданностью, чем гусары). Редакционная статья Томаса Вулера «Реформистам Британской империи о том, кто на самом деле стоит за Манчестерской бойней» прозвучала мрачно, но пути назад не было. Тон автора был бескомпромиссным:

Поскольку против реформы был обнажен меч, а единственным ответом на наши молитвы стали грубая сила или постыдные оскорбления… Нам предстоит сосредоточить и объединить наши разрозненные силы, постараться собрать в кулак всю нашу мощь, чтобы быть готовыми к любому исходу. Нам не на что полагаться, кроме наших собственных усилий… Теперь стало очевидным, что те, кто нас угнетает, намерены угнетать нас и далее до тех пор, пока мы не выбьем у них из рук кривой клинок и не защитим себя от угрозы следующей бойни. Возможно, ни в одном другом месте, кроме Манчестера, не нашлось бы зверья столь же свирепого, какое увидели мы, но те же самые принципы произведут эффект повсюду – пусть и не настолько кровавый, но от этого не менее разрушительный для прав и свобод народа… Пока солдаты готовы стрелять и колоть штыками сторонников реформ, не будет недостатка в чудовищах, отдающих им соответствующие приказы.

Система, уже подвергшая бесчестью Ирландию во времена правления Каслри[74] и его коллег, будет введена в Англии, если дух нашего времени вообще сможет вынести это. Кровавая трагедия уже началась в Ланкашире, и ее первый акт был сыгран с той же ненасытной кровожадностью, которой в ту отвратительную эпоху были отмечены истязания в Ирландии{27}.

Далее Вулер обвинил правительство и государство в том, что те дали разрешение на использование силы и одобрили действия городских властей, которые «стали виновниками бойни, действуя противозаконным образом». Как и женщины-реформистки, он установил связь между зверствами внутри страны и резней в колониях. И тут и там использовались одинаковые методы, и эти же методы будут применяться и дальше{28}. Спустя столетие после Петерлоо британский генерал Реджинальд Дайер прикажет своим войскам окружить парк Джаллианвала в индийском городе Амритсар, где собрались тысячи людей с требованиями положить конец колониальному угнетению. Как и в случае Петерлоо, среди собравшихся были женщины и дети. Вместо сабель у солдат были пулеметы. Им приказали провести акцию устрашения. В результате продолжительной стрельбы погибло по меньшей мере 500 человек, еще более тысячи получили ранения.

Для некоторых радикальных групп в этой протосоциалистической среде XIX в. события Петерлоо стали причиной серьезно задуматься над вопросами стратегии и тактики. Как следует противостоять государственному насилию? Должно ли большинство вооружаться пиками, молотами, кинжалами и разделочными ножами? Возможно ли восстание, цель которого – свергнуть существующий порядок?

Помочь дать ответы на эти вопросы мог пример двух революций – английской и французской. К XIX в. значение последней ощущалось гораздо сильнее, хотя в политической культуре радикалов, а позднее и социалистов никогда до конца не забывали об «уравнивании» и «старом добром деле»[75]. Для радикальных групп в XIX в. одним из главных источников вдохновения были французские якобинцы, хотя значительное количество реформистов находилось под влиянием различных течений методизма. Все эти группы – и радикальные, и более умеренные – объединит массовая кампания, когда через месяц после бойни на улицы Лондона с требованиями справедливости выйдет 300 тысяч человек. Позднее, в 1838 г., их в еще более организованной форме объединит движение чартистов, предпринявших первую серьезную попытку скоординировать силы противников существующего положения по всей стране и создать внепарламентское оппозиционное движение, главной целью которого станет добиться представительства лишенных гражданских прав масс (их мужской части) в палате общин.

Но задолго до появления чартизма радикалы обдумывали возможность ведения гражданских войн местного значения против получивших права дворянства дельцов, наводнивших страну. Более решительные были уверены, что сигналом к восстанию может послужить один отчаянно смелый поступок. Например, какой? Такой, как покушение на премьер-министра лорда Ливерпула и членов его кабинета в момент, когда они сидят за ужином в поместье лорда Харроуби на Гросвенор-сквер. «Заговор на улице Катона» 1820 г. был сорван, но мысль о физической ликвидации всего кабинета захватывала немалое количество радикально настроенных умов той эпохи. Их террористические намерения даже не были большим секретом.

В 1812 г. предшественник Ливерпула на Даунинг-стрит Спенсер Персиваль был застрелен прямо в здании палаты