Елизавета. Любовь Королевы-девственницы - Наталья Павлищева

Наконец, нашелся человек, который отправился с ними дальше. Фермеру очень понравилась эта общительная щедрая дама, совсем не такая, как ее неблагодарная сестра. Елизавета порадовалась, что занятый чем-то другим Бедингфилд не слышит слов их спасителя, она приложила палец к губам и глазами показала разговорчивому фермеру на своего тюремщика. Тот кивнул, мол, понял, но по дороге еще не раз заводил разговор о том, насколько леди Елизавета лучше своей сестры. Бедингфилд делал вид, что не слышит, потому как принимать меры против фермера нельзя, можно остаться посреди болот вообще без помощи.

Наконец, они услышали долгожданное:

– Вудсток, леди Елизавета.

Вудсток… Где-то здесь лабиринт Розамунды… Но думать о любовных страстях своих предков не хотелось совсем, не до них. Мне бы их проблемы, – мысленно вздохнула Елизавета. Хотя если задуматься, то проблемы были схожими: король Генрих III спрятал свою любовницу от гнева супруги, но та нашла Розамунду и в лабиринте Вудстока. Те же страсть и ревность, и снова гибель женщины из-за любви. Неужели и правда страсть приносит Евиным дочерям только погибель?! Тогда она лично ни за что больше не позволит ни одному мужчине взять над ней власть!

Совершенно не к месту снова мелькнуло воспоминание о детском друге брата Эдуарда Роберте Дадли, которого видела в Тауэре. Вся семья Дадли сидела в тюрьме в ожидании приговора, потому что младший брат Роберта Гилберт на свое несчастье женился на бедолаге Джейн. А красавчик Роберт мог бы привести женщину к гибели? Хотя, что рассуждать, ее саму из Тауэра выпустили, а Дадли оставили…

Кстати, Роберт уже давно был женат, его супруга Эми Робсарт даже появлялась в Тауэре в утешение бедолаге, об этом болтали между собой старые, дурно пахнущие крысы, охранявшие Елизавету в тюремной камере… Они еще болтали, что сам Роберт не слишком радовался визитам юной супруги, видно, не любил… Зачем тогда женился? – мысленно удивлялась Елизавета.

Бедингфилд не позволил долго предаваться размышлениям, потребовав, чтобы опальная леди не маячила на виду у окрестных жителей и ушла в свои покои. Покоями это назвать можно было только в насмешку, но за неимением иных пришлось приводить в порядок эти. Елизавете надолго стало не до Дадли и его взаимоотношений с женщинами.

Английский двор теперь больше похож на испанский. Чопорные, надменные испанцы, прибывшие в Лондон вместе с Филиппом II, сначала были встречены английской знатью неприязненно, а их наряды казались нелепыми. Но совсем скоро с той стороны Ла-Манша начали приходить сведения, что именно такой костюм, как у приближенных нового короля, моден в Европе! Пришлось приглядеться внимательней с целью найти и для себя что-то привлекательное, смириться и одеться так же. Не отставать же от остального мира.

Женщины подобно королеве закрыли свои декольте гофрированными тканями, спрятали подбородки в высокие воротники-рафы, водрузили на тщательно убранные наверх волосы небольшие чепцы… На виду оставались только лицо и кисти рук.

Но куда более разительно изменился вид мужчин. Объемные, широкие мантии времен короля Генриха, придававшие им основательность, исчезли, зато многочисленные разрезы покрыли не только рукава, но и все остальное. Теперь рубахи торчали и на животах, а из штанов вовсю топорщилась подбивка. Первое время такие фасоны вызывали откровенные насмешки, но если двор так носит, куда деваться остальным? Мужчины принялись щеголять в дублетах, изрезанных столь щедро, что уследить за всеми разрезами стало проблемой, слуги не всегда вовремя замечали нарушения в одежде, но, главное, кавалеры обрели пышные, также сплошь дырявые штаны, отчего стали похожи на ходячие тыквы на тонких, кривых ножках…

Если в Уайт-холле Филиппа и его соотечественников всячески обхаживали, а королева просто не спускала со своего супруга влюбленных глаз, то на улицах Лондона им далеко не всегда были рады. «Убирайтесь туда, откуда приехали!» – кричали вслед мальчишки. Разговаривать по-испански не желал ни один человек. Да и при дворе улыбались, рассыпались в комплиментах и… давали понять, что корону Филипп попросту не получит.

Испанцы решили остаться в Лондоне, только пока не станет известно, что королева забеременела. Временами Филипп с ужасом размышлял, что будет, если это случится очень нескоро или не произойдет вообще. С каждой ночью ему все тяжелее становилось выполнять супружеские обязанности, а днем мило улыбаться и шутить, не зная ни слова по-английски. Особенно испанцу досаждало обожание со стороны супруги. Мария любила мужа со всей неистовостью первой и последней любви, готова была смотреть в его глаза ежеминутно, слушать его голос и держать его за руку. Это становилось слишком тяжелой обязанностью. Что если сорокалетняя королева попросту вообще не способна родить?!

Подкупленные королевские прачки в свое время успокоили отца Филиппа, мол, все в порядке, простыни ежемесячно бывают исправно испачканы. Но сколько же придется ждать?

Устав от лондонской сырости и холода, свита потихоньку начала покидать своего короля, под любым предлогом возвращаясь на родину. Филипп мрачнел с каждым днем, играть счастливого супруга становилось все труднее.

Единственной отрадой для него было возвращение Англии в лоно римской церкви. Ради этого он готов нести свой крест в виде влюбленной нелюбимой супруги, но не всю же жизнь!

А Мария была счастлива, произошло то, о чем она и мечтать не могла – Англия снова под благословенной рукой папы римского, а у нее молодой муж-красавец, который ждет не дождется рождения желанного наследника.

Модные веяния до Вудстока не доходили вовсе, а если бы и доходили, то уж одевать узницу в модные наряды в обязанности Бедингфилда не входило вовсе.

Конечно, Вудсток не Тауэр, но все равно тюрьма. Старый дворец готов развалиться от сильного ветра, его пришлось срочно латать. Всюду сквозняки, рамы окон от сырости повело, в щели немилосердно дуло, везде паутина и старый тростник, покрытый плесенью… Но Елизавета радовалась и этому.

Сначала Бедингфилд воспротивился ее командному тону, но девушка так глянула на своего мучителя, что он замолчал:

– Я не собираюсь жить среди крыс и улиток! Здесь нужно навести порядок, даже если вы привезли меня сюда уморить!

Несколько дней согнанные со всей округи селяне мыли, скребли, чистили. Наконец, дом приобрел мало-мальски жилой вид, но Елизавета поняла, что зимой в нем будет очень сыро и холодно. Печи немилосердно дымили, да и было их всего две. Располагаться рядом с ненавистным Бедингфилдом не хотелось, и она попросилась жить в двух маленьких не отапливаемых комнатках, из окон которых, однако, открывался прекрасный вид на окрестности. Бедингфилд фыркнул:

– Надеетесь бежать? Под вашими окнами постоянно будут находиться охранники.

Не выдержав, Елизавета огрызнулась:

– Когда я стану королевой, первым, кого прикажу казнить, будете вы, Бедингфилд!

Она тут же пожалела об отсутствии выдержки, потому что глаза сэра Генри зло блеснули. Ну разве можно дразнить того, от кого зависишь? Мало ли что он завтра напишет королеве?! Но и просить извинения у противного мучителя Елизавета тоже не собиралась, разве что стала осторожней, а вернее, попросту молчаливей. Именно в Вудстоке у нее развилось умение держать язык за зубами, когда нужно.