Сезон мести - Валерий Махов

Девушка была такой красивой, что уже давно отвыкший от естественного и натурального, лживый и искусственный Бояринов почувствовал вдруг, что готов сейчас на все, готов даже сказать правду. Вернись сейчас та бабка с дырявой крышей и спроси у него, который час, он без заминки бы ответил: семнадцать ноль-ноль.

— Что с вами? — спросила секретарша, увидев разительные перемены, случившиеся с ее патроном. — Вам плохо?

Дура! Знала бы она, как ему хорошо!

— Нет, Евгения Прокофьевна, все в порядке. Что вам угодно, девушка?

— Ой, я, кажется, ошиблась дверью, — прошептало смущенное чудо и исчезло, оставив в память о себе такой запах, вдыхать который Бояринову хотелось остаток своих дней.

Догнав ее в коридоре, Бояринов, волнуясь и от этого страшно потея, вручил девушке приглашение на завтрашнюю премьеру.

Ночи в это время года уже приобретают тот голубой колдовской окрас, когда влюбленным и поэтам не хочется выбираться в серость рассвета.

Две эти категории ночных небожителей родственны во всех своих проявлениях. И те и другие не любят толпу, яркий свет и громкий шум. Все перечисленное отвлекает их от главного — любви! Ночи весной пробуждают все лучшее в человеке и все главное в природе.

Курилко любил это время года. Ему казалось, что природа в большом долгу перед весной. Зима ему виделась спящей красавицей, просыпающейся от первого, робкого и горячего, поцелуя солнечного луча, бесконечно влюбленного в холодное совершенство. Лето он представлял в виде сытой ленивой доброй «путаны», готовой всех согреть и приласкать. Осень видел дородной, пожилой, щедрой многодетной мамашей, спешащей всех одеть и накормить.

И все-таки природа в большом долгу перед весной. Все начинается с пробуждения. Ведь, когда спишь, ты тоже как бы живешь? Во сне и любишь, и летаешь, и борешься, и страдаешь, и просыпаешься то потным, то озябшим, понимая иногда с радостью, а иногда с грустью, что все это только приснилось.

Курилко Владлен Натанович считал себя человеком состоявшимся. Он был хорошо образован и пришел в профессию не от безнадеги, как бывает со спившимися хирургами, а по желанию, по собственному желанию! Некоторые патологоанатомы стесняются своей специальности. Курилко же всегда хотел стать патологом и стал им. Его всегда интересовали проблемы добра и зла, жизни и смерти. Он очень осторожно и уважительно относился и к тому, и к другому. За годы работы в своем ремесле он пришел к Богу. Потребность посещать храм появилась очень давно. Вначале, как у всех, просто интерес. Скорее детский, стадный, чем осознанный. Потом, в юности, ему вдруг стало интересно, почему в храме летом прохладно, а зимой тепло. Позже, когда повзрослел и погряз в сомнениях и грехах, облегчение наступало только после исповеди и молитвы. Он не был образцом веры и послушания, но его стремление раскаяться и смириться было искренним и глубоким!!!

Господи! Ты все видишь!

Узнав о том, что Антон Семенович, выйдя на пенсию, перенес инфаркт, Белка встретилась с его лечащим врачом. Она подробно расспросила о состоянии его здоровья, узнала, что ему можно, а что нельзя, и еще раз поблагодарила доктора за верность клятве Гиппократа. После этого она навестила старика и наговорила ему кучу приятных вещей о том, как хорошо он выглядит сейчас и каким отменным самцом был раньше. Ее огромные хитрые глаза лучились восторгом и желанием. Макарова вновь накрыло такой приятной волной, что он еле-еле сдержался, чтобы не наброситься на нее прямо на лавочке в больничном парке. Все понимающая Белка предложила небольшую прогулку на природу. Ничего личного. Просто погулять подальше от людских завистливых глаз, вспомнить счастливые давние времена. Макаров купил в ближайшем магазине водку, закуску, и они поехали за город.

Через полчаса Белка вывела Макарова на очень живописную поляну, находящуюся недалеко от воды. Юбка на Белке была такая короткая, а декольте таким глубоким, что бывший плейбой даже не знал, с чего начать. Все понимающая Белка быстро разделась и оказалась в таком крохотном купальнике, что близорукий человек мог не заметить его, а дальнозоркий оценил бы по достоинству.

Антон Семенович бросился на Белку, но с ужасом понял, что возраст и болезни не дадут ему больше властвовать над этим податливым и желанным телом. В отчаянии он налил себе стакан водки и молча выпил его до дна. Пока он хрустел огурцом, мысленно проклиная себя за то, что согласился поехать на этот позорный для него пикник, Белка снова налила водки, на этот раз не забыв и о себе, и ласково сказала:

— Успокойся, Антоша, ты не стайер, ты спринтер. Ты долго запрягаешь, но зато быстро и хорошо едешь. Не нужно волноваться, просто расслабься, а я все сделаю сама.

И, странное дело, он успокоился. Как тогда, много лет назад, когда Белка, будучи ребенком, командовала им в постели, а он с радостью подчинялся, сдавался, покорялся… Они выпили, и водка не показалась ему горькой.

Вместо закуски она впилась в его губы страстным поцелуем, и он вдруг почувствовал такое томление в низу живота, как будто не было ни возраста, ни болезней, ни строгого предупреждения врачей о недопустимости стрессов и нагрузок.

Дальше был королевский, умопомрачительный минет и давно забытая твердость того, что он уже несколько лет незаслуженно обзывал катетером.

— Давай растянем наше удовольствие, — неожиданно предложила Белка.

— Давай, — задыхаясь, согласился Макаров.

Белка сняла микстурную резинку, которой были туго стянуты в хвост ее волосы, и перехватила ею его мошонку. Потом, резво оседлав его, она поскакала галопом к Фудзияме сладострастия.

Поначалу Макаров старался поспевать за ней, и у него это неплохо получалось. Затем он засбоил, стал отставать, а вскоре и вовсе остановился, с ужасом осознавая, что уже приехал…

В следующий миг в груди его что-то рвануло, в глазах потемнело, и с последней, такой важной для него мыслью: «Неужели не кончу?» — он закончил свое земное существование.

Князь Андрей, лежащий со знаменем в руках на Праценской горе, найденный изумленным Наполеоном, не был так счастлив, как Антон Семенович в последний миг своей никчемной и пустой жизни. «Учитель, умирая, живет в своем ученике…»

Однажды, после того как Антон предпринял тщетную, но честную попытку не смотреть лишний раз в сторону Кукушкиной, а то и, если сил достанет, вообще игнорировать ее пристально-вопросительный взгляд, а заодно и придурковатую улыбку Кротова, он был самым решительным образом остановлен на улице, прямо возле райотдела.

— Послушай, Антон, что с тобой? — Голос прозвучал неожиданно, но от этого не менее приятно.

Лена подходила медленно и плавно. В форме она была еще привлекательнее и желаннее, чем в платье. «А я ведь еще не видел ее в платье», — почему-то подумал Антон. Следом за Леной, улыбаясь — кто бы сомневался? — подходил Кротов.