Зов кукушки - Роберт Гэлбрейт

— Он этим не занимался, — возразила Робин. — Это я пробивала людей по компьютеру, а он тем временем разбирался с другим делом.

— Робин, мне не нравится такой расклад. Твой босс ночует в офисе. Тут что-то нечисто, неужели до тебя не доходит?

— Я же тебе объяснила: по-моему, его только что выставила подруга.

— Ее можно понять, — сказал Мэтью.

Робин с грохотом составила тарелки одну в другую и отнесла на кухню. Она злилась на Мэтью и слегка досадовала на Страйка. Ей понравилось выискивать в Сети знакомых Лулы Лэндри, но теперь, встав на точку зрения Мэтью, Робин подумала, что Страйк загружал ее ненужными, бессмысленными поручениями только для того, чтобы она не сидела сложа руки.

— Слушай, я же ничего не говорю. — Мэтью остановился на пороге кухни. — Просто, если тебя послушать, он какой-то странный тип. И что это за вечерние прогулки?

— Никаких вечерних прогулок не было, Мэтт. Нам потребовалось осмотреть место пре… нам потребовалось осмотреть то место, где, по мнению клиента, произошли некие события.

— Робин, к чему эти тайны мадридского двора? — засмеялся Мэтью.

— Я дала подписку о неразглашении, — бросила через плечо Робин. — И не имею права обсуждать с тобой подробности дела.

— «Подробности дела»! — презрительно фыркнул Мэтью.

Расхаживая по тесной кухне, Робин убирала приправы и хлопала дверцами кухонных шкафов. Наблюдая за движениями ее фигурки, Мэтью почувствовал, что хватил через край. Когда Робин стряхивала остатки ужина в мусорное ведро, он подошел к ней сзади, уткнулся лицом в ее шею и принялся ласкать грудь, на которой остались синяки, навсегда окрасившие его отношение к Страйку. Мэтью нашептывал слова примирения в медовые волосы Робин; она высвободилась, чтобы составить посуду в раковину.

У Робин сложилось ощущение, что сейчас ее принизили как личность. Ведь Страйк проявил интерес к той информации, которую она раскопала. Страйк выразил ей благодарность за инициативу и деловую сметку.

— Сколько собеседований — нормальных — у тебя назначено на следующую неделю? — спросил Мэтью, когда она повернула кран холодной воды.

— Три, — бросила она, перекрывая шум мощной струи, а сама яростно драила верхнюю тарелку.

Робин выждала, чтобы он ушел в гостиную, и только тогда прикрутила кран. Ей бросилось в глаза, что в оправе кольца застрял кусочек зеленой горошины.

В пятницу Страйк пришел в квартиру Шарлотты к половине десятого утра. По его расчетам, за полчаса она должна была оказаться где-то далеко, если, конечно, допустить, что Шарлотта и в самом деле ушла, а не караулила его за порогом. Внушительные, элегантные белые дома по обеим сторонам широкой улицы, старые платаны, мясная лавка, оставшаяся, видимо, от пятидесятых годов, облюбованные состоятельной публикой кафе; шикарные рестораны, в которых Страйку всегда виделась какая-то фальшь и театральность. Наверное, в глубине души он и раньше чувствовал, что не останется тут на всю жизнь, — здесь он был чужим.

Даже отпирая входную дверь, он до последнего не исключал, что вот-вот столкнется с Шарлоттой, но за порогом квартиры сразу понял, что дома никого нет. Когда он шел по коридору, его шаги отдавались инородным, преувеличенно громким стуком в особой, равнодушной тишине комнат.

Посреди гостиной стояли четыре открытые картонные коробки. В них были как попало свалены его незамысловатые, практичные пожитки, будто приготовленные для вывоза на блошиный рынок. Приподняв то, что лежало сверху, он заглянул внутрь, но не обнаружил ни осколков, ни рваных лоскутов, ни следов краски. Его одногодки давно приобрели автомобили, собственные дома с техникой, мебелью и садом, и горные велосипеды, и газонокосилки; а его имущество составляли четыре коробки хлама да обрывочные воспоминания.

Безмолвная комната с розоватыми стенами и антикварным ковром, добротной темной мебелью и множеством книг служила несомненным образцом хорошего вкуса. С той ночи здесь произошло только одно изменение: на стеклянном приставном столике у дивана, где раньше стояла фотография смеющихся Страйка и Шарлотты на пляже в корнуолльском городке Сент-Моз, теперь благосклонно улыбался из той же серебряной рамки профессионально выполненный черно-белый образ покойного отца Шарлотты.

Над камином висела картина маслом — портрет восемнадцатилетней Шарлотты. Флорентийский ангел в облаке длинных темных волос. Шарлотта росла в такой семье, где для увековечивания своих отпрысков нанимали художника: этот круг, совершенно чуждый Страйку, представлялся ему опасной, неизведанной территорией. От Шарлотты он узнал, что большие деньги запросто уживаются с жестокостью и несчастьем. Ее семья, невзирая на изящество манер, обходительность и прирожденный вкус, эрудицию и некоторую склонность к внешним эффектам, была почище родни Страйка. Они с Шарлоттой потому и сошлись, что почувствовали эту прочную связующую нить.

Сейчас его посетила непрошеная мысль: не для того ли был заказан этот портрет, чтобы по прошествии времени большие зеленовато-карие глаза проследили за его уходом? Знала ли Шарлотта, каково ему будет рыскать в пустой квартире под надзором ее блистательной восемнадцатилетней копии? Понимала ли, что даже своим личным присутствием не смогла бы насолить ему больше, чем этой картиной?

Страйк отвернулся и прошелся по комнатам, но Шарлотта не оставила ему никаких зацепок. Все следы его пребывания, от зубной нити до армейских ботинок, были заранее свалены в коробки. С особой тщательностью он осматривал спальню, а спальня, безмятежная и сдержанная, с темным паркетом, белыми шторами и хрупким туалетным столиком, осматривала его. Кровать, как и картина на стене, дышала живым человеческим присутствием. Запомни, что тут происходило и чему больше не бывать.

Он перетащил все четыре коробки за порог и, завершив последнюю ходку, столкнулся лицом к лицу с ухмыляющимся соседом, который запирал свою дверь. Этот хмырь всегда носил трикотажные рубашки поло с поднятым воротничком и взахлеб ржал в ответ на любые шутки Шарлотты.

— Генеральную уборку затеяли? — полюбопытствовал он.

Страйк решительно захлопнул дверь.

Ключи он оставил под зеркалом в прихожей, на полукруглом приставном столике, возле вазы с ароматической цветочной смесью. В зеркале отражалась его расцарапанная, грязноватая физиономия в желто-лиловых кровоподтеках, с заплывшим правым глазом. В тишине он явственно услышал голос из прошлого, прилетевший через долгие семнадцать лет: «Как же ты сюда пролез, урод кучерявый?» Теперь, стоя в прихожей, куда не собирался возвращаться, он уже и сам этого не понимал.

В последнем приступе мгновенного безумия, как пять дней назад, когда он бросился следом за Шарлоттой, Страйк вдруг решил не уходить, дождаться ее возвращения, взять в ладони прекрасное лицо и сказать: «Давай начнем сначала».

Они уже пробовали, не раз и не два, но как только первая сумасшедшая волна взаимного желания шла на убыль, между ними снова всплывали безобразные обломки прошлого, которое мрачной тенью накрывало все, что они пытались изменить.