Наполеон. Голос с острова Святой Елены. Воспоминания - Барри Эдвард О'Мира

То, что я вам собираюсь рассказать, даст вам некоторое представление о слабоумии королевской семьи. Когда граф д’Артуа прибыл в Лион для того, чтобы уговорить войска выступить против меня, он хотя и бросился ради этого на колени перед солдатами, но и не подумал прицепить на себя кокарду Почётного легиона. При этом ему было, хорошо известно, что только один вид этой кокарды склонит солдат в его сторону, так как для многих из них было в порядке вещей с гордостью носить её на своей груди, ибо, чтобы заслужить её, ничего не требовалось, кроме храбрости и мужества. Но нет, он украсил себя орденом Святого Духа: чтобы иметь право носить этот орден, вы должны доказать свою принадлежность к аристократическому роду, насчитывавшему, по крайней мере, сто пятьдесят лет. Этот орден был преднамеренно учреждён для того, чтобы исключить заслуги награждённого, и именно такой орден вызвал возмущение в груди старых солдат. «Мы не будем сражаться ради орденов, подобных этому, и не будем сражаться ради эмигрантов, таких, как эти люди». Дело в том, что граф д’Артуа привёл с собой десять или одиннадцать глупцов, бывших его адъютантами. Вместо того чтобы представить войскам тех генералов, которые так часто приводили старых солдат к славе, он взял с собой кучку ничтожеств, которые добились лишь того, что вызвали в памяти ветеранов их прошлые страдания под пятой аристократов и священников.

Чтобы дать вам пример общего настроения во Франции в отношении Бурбонов, я расскажу вам одну историю. Во время моего возвращения из Италии, когда моя карета с трудом поднималась по крутому холму Тараре, я вышел из нее и пошел вверх один без сопровождавших меня лиц, что я делал довольно часто. Моя жена и моя свита шли позади меня, несколько отдалившись. Я увидел старую, хромую женщину, ковылявшую с помощью костыля, старающуюся добраться до вершины холма. На мне была большая шинель и меня было трудно узнать. Я догнал её и спросил: «Ну, ну, моя славная, и куда же вы идёте с такой поспешностью, которая никак не к лицу вашим годам? Что случилось?» — «По правде говоря, — ответила пожилая женщина, — мне сказали, что где-то здесь находится император, и я хочу увидеть его, прежде чем умру!» — «Вот ещё! — воскликнул я. — Ради чего вам потребовалось увидеть его? Что хорошего он вам сделал? Он же такой тиран, как и все остальные. Вы только поменяли одного тирана на другого, Луи на Наполеона». — «Но, мосье, может быть и так, но, в конце концов, он все же король народа, а Бурбоны были королями знатных людей. Это мы выбрали его, и если нам суждено иметь тирана, то пусть это будет тот, кого избрали мы сами». Таковы, — заявил Наполеон, — чувства французской нации, выраженные старой женщиной».

Я спросил его мнение о Сульте, сказав при этом, что я слышал, как некоторые люди ставят его как генерала, вслед за ним. Наполеон ответил: «Он отличный военный министр и армейский генерал-майор: он гораздо лучше знает организационную структуру армии, чем как командовать ею».

Несколько офицеров 53-го пехотного полка сообщили госпоже Бертран, что сэр Томас Рид заявил, что Бонапарт не желает видеть их или любого другого офицера полка в красной шинели, поскольку это заставляет его вспомнить Ватерлоо. Госпожа Бертран заверила их, что это заявление прямо противоречит всему тому, что он когда-либо говорил об этом в её присутствии. Вчера об этом же заявлении сэра Томаса Рида мне сообщили лейтенанты Фитцжеральд и Маккэй.

28 августа. Узнал, что небезызвестное письмо было показано некоторым армейским и морским офицерам, а также, возможно, что несколько копий писем отправлены в Англию.

Письмо, вручённое сегодня вечером графом Монтолоном капитану Попплтону для губернатора, выражало пожелание, чтобы губернатор более никому не разрешал выдачу пропусков в Лонгвуд, если губернатор не считает нужным сохранить порядок выдачи пропусков в том виде, в каком он действовал во времена сэра Джорджа Кокбэрна и который был санкционирован его правительством.

30 августа. Наполеон встал с постели в три часа утра. Продолжал писать до шести часов утра; затем вновь удалился в свою спальную комнату, чтобы отдохнуть. В пять часов граф Бертран пришёл к капитану Попплтону и сообщил ему, что его желает видеть император. Попплтон, стоявший в утреннем халате, захотел удалиться и переодеться, но ему предложили посетить императора без церемоний. Таким образом, он был проведён в бильярдную комнату в нижнем белье, но в накинутом халате. Наполеон стоял, держа шляпу под мышкой.

«Итак, господин капитан, — заявил он, — полагаю, вы служите старшим капитаном 53-го пехотного полка?» — «Так точно». — «Я питаю уважение к офицерам и солдатам 53-го пехотного полка. Все они — храбрые люди и достойно выполняют свой долг. Мне сообщили, что в лагере говорят, что я не хочу видеться с офицерами. Будьте добры сообщить им, что кто бы ни утверждал подобное, он лжет. Об этом я никогда не говорил, и в мыслях у меня ничего подобного не было. Я буду всегда рад видеть их. Мне также сказали, что губернатор запретил им навещать меня».

Попплтон ответил, что он считает, что информация, полученная Наполеоном, беспочвенна, так как хорошо известно то высокое мнение, которое Наполеон ранее высказывал в отношении офицеров 53-го пахотного полка, и что это его мнение о них весьма лестно им. Они испытывают к нему величайшее уважение. Наполеон улыбнулся и ответил: «Я не старая женщина. Я люблю храброго солдата, который получил боевое крещение, независимо от того, цвета какой нации он защищает».

31 августа. Сэр Джордж Бингем и майор Ферзен из 53-го пехотного полка имели с Наполеоном продолжительную беседу.

1 сентября. В Лонгвуд приехал Сэр Хадсон Лоу. Два или три дня назад граф Лас-Каз показал и зачитал «письмо» капитану артиллерии Грею и некоторым другим офицерам. Сэру Хадсону очень хотелось выяснить, получил ли кто-нибудь из них экземпляр этого письма. Я поставил губернатора в известность о том, что любой человек, посетивший Лонгвуд, может, если захочет, получить экземпляр письма. Его превосходительство выглядел весьма встревоженным этим обстоятельством, заметив при этом, что для любого лица, не принадлежавшего к Лонгвуду, получение этого письма является нарушением постановления парламента. Затем он спросил, сообщил ли я генералу Бонапарту то, что он 22 августа поручил мне сказать ему. Я ответил, что это поручение я выполнил. В связи с этим Наполеон заявил, «что губернатор волен поступать, как ему нравится, что губернатору теперь осталось сделать лишь одно, а именно: поставить часового у дверей и окон, чтобы помешать ему выйти из дома; но что пока у него есть книга, подобная акция его мало волнует». Губернатор сообщил, что он направил британскому правительству письмо Наполеона с жалобами и что теперь решающее слово, как поступить с письмом, остаётся за министрами. Он поставил в известность министров о всём том, о чём Наполеон хотел, чтобы я сообщил ему (губернатору).

4 сентября. Сообщил Наполеону, что губернатор поручил мне сказать ему, что письмо графа Монтолона направлено правительству его высочества и теперь решающее слово, как поступить с изложенными в письме жалобами Наполеона, остаётся за британскими министрами. Я добавил, что губернатор информировал министров обо всём, ничего не утаив. «Может быть, — ответил Наполеон, — письмо будет опубликовано в английских газетах до того, как копия достигнет Англию».