Имитация страсти - Евгения Михайлова

Переговоры завершились на высшем уровне. Я с удовольствием бросила их и побежала к Пете. Утешала его, что-то объясняла. Он смотрел мне в лицо прямо, требовательно и спросил:

– Мама плохая?

– Нет. Она совершила плохой поступок. Сейчас попросила прощения у Ферузы, и та ее простила. У каждого человека есть шанс стать лучше после ошибки.

Не знаю, что он понял, но мне показалось, что ребенок был рад закрыть тему своей нелепой мамаши. Мы пошли гулять. Вернулись, а в квартире уже были незнакомые люди.

Я сразу поняла, что происходит. Тот взгляд Пономарева, с которым он смотрел на Василису и Ферузу…

Отвела Петю, включила ему самый интересный мультик на всю громкость, вышла из его закутка и постаралась плотно закрыть дверь гостиной.

В комнате Василисы люди без халатов, но с явной профессиональной хваткой вязали Василису – ей помогли снять халат, одеться, поставили открытую сумку, и она показывала, какие вещи туда класть. Ночные рубашки, тапки, туалетный прибор, расческу… С ней говорили негромко и мягко, как с буйной сумасшедшей, она подчинялась, как зомби. Ее увозили в психушку. И это, разумеется, было что-то сильно элитное, дорогое, закрытое, куда добраться сможет только тот, кто отправил. И кто оплатит заточение на любой выбранный срок.

Инициатор меланхолично курил в кухне трубку. Мы с Пономаревым обменялись равно многозначительными и ненавидящими взглядами. Он сказал мне своим взглядом: «Не лезь не в свое дело, твоя очередь тоже придет». Я также безмолвно ответила: «Никто не сомневался в том, что ты – мерзавец. А давай, попробуй и со мной».

Закрылась в ванной, позвонила Александру. Он, конечно, был в курсе, все санкционировал, оплатил. Мою пламенную речь по поводу травмы Пети оборвал сразу:

– Извини, Ксю. Я еду на важное совещание. По поводу Пети. Тебе лучше других известно, есть ли для него толк в такой матери. И эта выходка. Василиса не является здоровым человеком, ее полечат, в чем проблема?

– В Пономареве. Василиса сегодня ровно такая, на какой ты женился.

– Я понял тебя. Да, он считает, что неадекватный человек не может даже формально иметь отношение к капиталу. Я женился на нищей. Совсем другая история. Василису, скорее всего, специалисты и эксперты признают недееспособной.

– Эксперты?! Хорошая шутка. А дети? Что будет с детьми?

– Все то же, что и было. Василиса жива. Ее никто не собирается растворять в серной кислоте. Шутка. Полечится, выпишут. Будет квасить, но лишится доступа к деньгам категорически. Все, что ей нужно, я буду выдавать, как раньше. И у детей есть отец. Есть ты, в конце концов. Не усугубляй. До встречи.

Мне ясно было одно: Василису списали. Ее жизнь больше не стоит и гроша. Но ведь и дети – тоже уже не кошельки. И что могу удержать я – посыльная для разовых секретных поручений. К тому же я не нравлюсь палачу Пономареву. От меня можно избавиться так, что никто и не заметит. Мне бы бежать сейчас впереди собственного визга, завербоваться куда-то на край земли и ничего больше не знать о семейной жизни одного поганого бандита. Но…

Но однажды полумодель-полупроститутка вышла замуж за богатого. И у них, двух уродов по жизни, родились прекрасные дети. К ним, как магнитом, притянуло меня. Вот в чем твоя вина, Василиса. Ты не имела права размножаться. Тебе не зад надо было наращивать, а удалить все органы, которые природа по ошибке дала тебе как женщине, какой ты с рождения не являлась. Ты – суть предательства и безразличия. Из-за тебя я могу не удержать на земле ни твоих детей, ни себя.

Через неделю жизнь в доме Груздевых, можно сказать, наладилась. Осела пыль последних событий, а все, что будет дальше, притаилось под ровным, все скрывающим бетоном, который будет взорван по щелчку. Пономарев наконец свалил.

Прощаясь со мной, сказал без выражения, но со смыслом:

– Возможно, еще увидимся.

То есть он предполагал или предупреждал, что я могу исчезнуть из этого дома. Или вообще.

Я ответила:

– Возможно, и нет. Никогда не знаем, кого и куда унесет ветер перемен.

Он взглянул, как голодный волк, которому почудилось чье-то рычание, но я улыбнулась, и он даже пожал мне руку.

Я привезла Колю из больницы. Помогла выбрать Ферузе по Интернету стеганое пальто с капюшоном на осень за три тысячи. Сдачу со ста долларов, которые успела выдать Василиса в качестве компенсации, она спрятала в отдельную коробочку. Там было все, что перепадало сверх зарплаты, – так сказать, излишества, на роскошь. Царапины почти прошли, в целом она была довольна завершением истории.

Я потребовала от Александра, чтобы меня пустили на свидание к Василисе. Он согласился, и меня повезли на его автомобиле в милый такой особнячок с солидной охраной, наверняка вооруженной до зубов. И люди там были вышколенные, милейшие. И ни одного сомнения в том, что в этом заведении человек может сгинуть без следа, если нужно. И это будет вернее, чем ванна с серной кислотой. А палата у Васи была роскошная. Она сама – тихая и совершенно безучастная. Хотя выглядела хорошо. Ни о чем не спрашивала, просто тупо выслушивала мой отчет по детям и дому. Рассмотрела все, что я принесла. Сразу стала жадно поедать пирожные, одно за другим. И только когда я поднялась, чтобы уйти, она тихо, очень сознательно и с полным пониманием произнесла:

– Ты меня заберешь отсюда, Ксю? Мне нужно, чтобы ты это сделала, только ты. Чтобы точно домой отвезла. Я больше никому не верю.

– Конечно. Не сомневайся.

Я вылетела из этой западни, села в машину и всю дорогу впивалась ногтями в собственные колени, чтобы причинить себе боль. Чтобы задушить в зародыше жалость к нелепой, долговязой, инфантильной девчонке, которой не суждено было стать взрослой, осторожной женщиной. И она так влетела в свой глянцевый рай, как никому и не снилось. И нет теперь силы, способной вытащить несчастную из ее кипящей беды. Я тоже меньше всех верю ее мужу.

Александр был со мной ровным и дружелюбным, но ни в какие планы и подробности ни по одному поводу не посвящал. Однажды сказал, что мне нужно съездить к Архипову. На этот раз – просто папка с документами. Они очень важны, поэтому он мне сразу перевел на карту пять тысяч баксов.

– И еще просьба, Ксю. Не беги от него сразу, постарайся найти контакт. Нелюдимый он тип, сама знаешь, но надо иметь полное представление. Слишком многое знает.

Не знаю, за что он мне заплатил, – за конверт весом в граммы, за душевный разговор с истуканом Архиповым, за историю с Василисой или просто в фонд моего вечного молчания. Какая уже разница. По этому поручению мне разрешено было не тащиться на электричке, а поехать на машине.

В тот день Игнат, который стоял у крыльца и смотрел, как я иду к дому, показался мне не отталкивающим, вызывающим оторопь и ужас истуканом, а, скорее, смешным чучелом. Стоит так коряво в этих огромных сапожищах, в серой косоворотке, а над ней – несуразная физиономия, карикатура на человеческое лицо. Вся растительность топорщится, как у дикобраза, нос дергается, как у крысы при виде колбасы, а глаза под кустами бровей просто блестят, как металлические пуговицы. В них нет человеческого выражения и понимания.