Машина Судного дня. Откровения разработчика плана ядерной войны - Дэниел Эллсберг

Короче говоря, в докладной записке я утверждал, что отсутствие прямого приказа об исполнении после приказа о подъеме самолетов в воздух, сопровождаемого явными признаками вражеской атаки, неизбежно будет неоднозначным, как и тактический сигнал предупреждения, на основании которого были подняты самолеты. Отсутствие каких-либо сигналов может означать желательность возвращения на базу. Из существующих правил следовало, что действовать нужно именно так. Вместе с тем это может означать и то, что приказ об исполнении был отдан, но еще не поступил и, не исключено, не успеет прийти вовремя, когда запасов топлива еще достаточно для выполнения задания. Или его бы отдали и получили, если бы вражеский ядерный удар не уничтожил командный пункт с передающей станцией или не нарушил связь.

Иными словами, отсутствие прямого приказа могло быть очень тревожным знаком в зависимости от того, с какими другими свидетельствами оно сочетается. Например, как часто пилоты тренируются в достижении заданной точки и выжидании в определенном районе без получения сигнала о возвращении и без, как оказывается впоследствии, нападения на их базу?

Если вся процедура отрабатывается достаточно часто вплоть до этой точки, то пилоты будут предполагать в любом отдельно взятом случае в отсутствии других признаков, что они участвуют в учениях. У них должна выработаться привычка возвращаться. У них не должно быть причин нарушать привычный ход событий, не подчиняться постоянным инструкциям и лететь к намеченным целям даже при отсутствии дополнительных приказов. Они должны были в плановом порядке возвращаться на базу.

Однако результаты работы в RAND и изучения ситуации на местах в составе исследовательской группы CINCPAC не позволяли с уверенностью утверждать, что у большинства пилотов в тихоокеанском регионе была возможность приобрести такую привычку. Фактически, несмотря на разные мнения по этому вопросу, выработка подобной привычки казалась маловероятной.

Как выяснила наша группа во время посещения авиабазы Кадена на Окинаве, первую часть процедуры подъема самолетов в воздух по сигналу предупреждения отрабатывали часто, практически ежедневно, в разное время, вплоть до выруливания на взлетно-посадочную полосу. На авиабазе Кадена пилоты не находились непрерывно в готовых к взлету самолетах или казарме для дежурных экипажей у взлетно-посадочной полосы. Они свободно перемещались по всей территории, но у каждого был персональный джип с водителем, поскольку тревоги объявлялись не менее одного раза в день.

Дежурный офицер предложил нашей исследовательской группе самой назначить время для учебной тревоги в тот день. Тогда наш руководитель Джон Уилкс сказал: «Окей, сейчас». Тотчас же по всей территории загудели клаксоны, и практически мгновенно на всех дорогах, ведущих к взлетно-посадочной полосе, появились джипы с пилотами, которые выпрыгивали из машин и быстро забирались в кабины, на ходу застегивая шлемы и комбинезоны. На десятке самолетов заработали двигатели, почти одновременно. На все ушло 10 минут.

Эта учебная тревога показала, что самолеты будут готовы к взлету вовремя при получении приказа. В этом отношении все было идеально, однако дальнейшая часть упражнения, гарантированное обеспечение полета к району выжидания с последующим возвратом в случае отсутствия приказа о выполнении боевого задания, требовала намного больше времени и затрат (с точки зрения топлива и технического обслуживания). Понятно, что отрабатывали ее намного реже. Мы интересовались, проводилась ли такая отработка вообще. Ответы были туманными и противоречивыми. Стратегическое авиационное командование, которое разработало эту процедуру, действительно проводило ее полномасштабную отработку часто, однако занимались ли этим вооруженные силы театров военных действий, было неясно.

Фактически мы узнали на авиабазе Кадена, что тактические дежурные самолеты там никогда не поднимались в воздух во время ежедневных учений, и причиной этого были вовсе не затраты. Они даже не выруливали к месту старта. Причиной, как нам объяснили, была опасность аварии, возможно, даже ядерной аварии.

Каждый из дежурных самолетов F-100 с одним пилотом нес подвешенную к фюзеляжу термоядерную бомбу Mark 28. Говорят, что такие бомбы были предназначены для размещения внутри самолета в целях повышения безопасности, но на тактических истребителях-бомбардировщиках для них не было места.

Более того, у таких бомб не было «защиты от одноточечной детонации». Водородные, термоядерные бомбы приводились в действие плутониевым зарядом, подобным тому, который уничтожил Нагасаки. Плутониевое ядро было окружено сферической оболочкой из кумулятивных зарядов взрывчатого вещества. Когда их одновременно подрывали, они сжимали плутониевое ядро и доводили его массу до сверхкритической, после чего происходил ядерный взрыв, поджигавший термоядерное топливо.

«Защита от одноточечной детонации» означала, что конструкция не допускала ядерного взрыва при случайной детонации одного из кумулятивных зарядов. Точнее говоря, вероятность ядерного взрыва составляла «менее одного на миллион». Только детонация нескольких кумулятивных зарядов – в результате падения, возгорания, выстрела или замыкания – приводила к частичному ядерному взрыву. Его мощность могла быть эквивалентной бомбе, сброшенной на Хиросиму.

Поскольку эти боеприпасы не имели защиты, существовала опасность детонации одного-двух кумулятивных зарядов при аварии с последующим радиоактивным заражением большой территории и даже частичным или полным ядерным взрывом. Хотя вероятность последнего была небольшой, рисковать во время учений, которые проводились ежедневно, все же не стоило.

Таким образом, во время учебных тревог пилоты всего лишь садились в самолеты и запускали двигатели. Они не выруливали со стоянок к месту старта, не говоря уже о взлете. Пилоты, когда не были на дежурстве, конечно, регулярно летали на самолетах без бомб. Они, несомненно, выполняли и тренировочные задания с реальным оружием на борту, но не в условиях тревоги. Однако мы так и не смогли получить ясный ответ на вопрос, взлетали ли находящиеся на дежурстве пилоты для выполнения тренировочных заданий с ядерным оружием на борту. Нам говорили, что такое если и случалось, то редко, а может быть, и никогда.

На мой взгляд, прозвучи приказ вырулить на взлетно-посадочную полосу, дежурные пилоты восприняли бы его как экстраординарное, а может быть, и беспрецедентное событие. Даже если бы это было всего лишь учебным заданием (о чем пилотам не сообщалось), первую пару раз они наверняка подумали бы: «Началось!» Вражеская атака неизбежна или это упреждающий удар. Как минимум пилоты должны были решить, что угроза вражеской атаки на этот раз более серьезна, чем прежде. Именно с таким настроением они летели бы к району выжидания даже в отсутствии приказа о выполнении боевого задания после взлета.

О таком последствии отсутствия регулярных подъемов самолетов в воздух по тревоге в условиях, близких к реальным, похоже, не подозревали ни офицеры, отвечавшие за контроль над ядерным оружием, ни пилоты, с которыми я разговаривал. Фактически они признавались в том, что подобное им и в голову не приходило. Все воспринимали мои доводы как нечто новое, интересное и правдоподобное. Такое положение не могло не беспокоить. Они соглашались с тем, что в первый раз (даже несколько раз) вначале дежурные пилоты, оказавшиеся в районе выжидания, неизбежно должны были предполагать самое худшее просто потому, что такого раньше не случалось. Пилоты наверняка будут думать, что война началась или неизбежна, поскольку командиры, отдавшие беспрецедентный приказ, похоже, считают именно так.