Час последнего патрона - Альберт Байкалов

Берса облегченно вздохнул, решив, что полковник СБУ не хочет убивать бедняжку.

— Сначала в чувство приведите! — закричал Крикун и дернул головой. — Я хочу, чтобы она до конца живая была!

Помощники стали трясти девушку и хлестать по щекам. Один из кочегаров подошел и плеснул ей на лицо воды.

Она открыла глаза.

— Вперед! — обрадовался бугай.

— Ногами суйте! — давал наставления Крикун. — Так дольше будет мучиться!

Изуверы, словно пушинку, перевернули девушку. Топка снова распахнула свой алый зев. Даже на расстоянии Берса почувствовал жар.

Нечеловеческий крик разорвал перепонки, пробрал до костей и завяз глубоко в мозгу.

Всунув орущую жертву в раскаленное нутро печи, изуверы картинно тряхнули руками и вытерли. Даже когда закрылась дверца, Берсе казалось, что он слышит, как девушка бьется внутри.

— А ведь мы даже не узнали, с кем остался ее ребенок, — ни к кому не обращаясь, сказал он.

— А зачем? — удивился Крикун и показал рукой на выход.

— Я этот год не сидел сложа руки, много двигался, но чувствую, что отвык от серьезных нагрузок, — сказал Шамиль.

— Где ты видел нагрузки? — насмешливо спросил Вахид.

— Сначала в Венгрию прилетели, оттуда в Стамбул и вот теперь сюда. Все самолетом, — Шамиль посмотрел вдоль улицы. — Может, просто старый стал?

— Если ты старый, значит, мне и вовсе умирать пора. — Вахид улыбнулся в усы.

— Помнишь учения в Сирии, а потом перелет на полигон под Мурманском? — неожиданно спросил Шамиль.

— Разве такое забудешь? — удивился Вахид. — Я думал, мозги закипят. Утром прыжки и марш-бросок по пустыне, а вечером стрельбы при минус сорока!..

— А на следующий день Пятигорск, — проговорил Шамиль. — Бой в горах.

— И Хабаровск, — подытожил Вахид.

— Я думал, не выдержу, — признался Шамиль.

Учения преследовали цель проверить выносливость офицеров спецназа при смене часовых и климатических поясов. Они проводились каждый год, осенью, когда за Полярным кругом уже стояли морозы, а в Сочи еще плескались в море дети.

— Что-то разговорились мы с тобой, — спохватился Вахид и огляделся по сторонам. — Совсем расслабились.

Они бесцельно брели по вечернему городу, волоча на себе баулы с вещами и снаряжением, которое приобрели еще в Стамбуле.

Сезон уже прошел, но в Газиантепе все же было много туристов. На улицах то и дело раздавалась английская, немецкая, русская речь. Город, выросший вокруг древней крепости, привлекал к себе внимание любителей истории и старины. Истинные гурманы древней архитектуры называли его Парижем Востока.

— Может, пора? — не выдержал Шамиль.

— Пошли, — согласился Вахид.

Откуда-то из окна доносилась музыка, пахло углем и нечистотами. Повсюду сновали стайки подростков. О чем-то переговаривались мужчины постарше. Чувствовалось, что с наступлением темноты здесь станет небезопасно.

Они миновали Османский парк с причудливыми деревьями и цветами и оказались в настоящих каменных трущобах. Улицы, образованные безликими домами, были до того узкими, что Шамилю пришлось идти сзади, а Вахид то и дело цеплял стены баулом, заброшенным за спину.

— Кажется, здесь. — Вахид встал перед калиткой, сваренной из нескольких кусков железа и обитой по краям доской.

— Звонка нет, — сказал Шамиль и несколько раз ударил кулаком по железу.

— Кто? — донеслось словно из могилы.

— Если ты Ислам, то мы к тебе от Хаджи.

Лязгнул засов, калитка открылась. Взорам гостей предстал мужчина невысокого роста, уже далеко не молодой, в длинной, почти до колен рубахе. Глубоко посаженные глаза, сросшиеся на переносице брови и окладистая, белая от седины бородка. На голове кожаная шапочка, похожая на тюбетейку. Мужчина посторонился, пропуская гостей во дворик размером с песочницу, в который выходили три двери, сделанные из фанеры.

— Проходите, — разрешил он.

По скрипучей, ходившей ходуном лестнице они поднялись на третий этаж. Здесь, в комнатушке с оконцем, похожим на амбразуру, стояли небольшой низенький столик и несколько кроватей. На одной из них лежал рослый бородач в футболке и джинсах.

— Располагайтесь. Потом спуститесь вниз, — сказал Ислам и ушел.

Громила сел.

— Вы чеченцы? — спросил он охрипшим от сна голосом.

— Разве не видно? — вопросом на вопрос ответил Вахид и поставил сумку на пол.

— Откуда приехали? — допытывался бородач.

— Из Анкары, — уклончиво ответил Вахид.

Мужчина встал и подошел ближе.

— Меня Мовса Закахаев зовут. Я родом из Аргуна. Слышал про Закахаевых?

— Почему ты сразу все говоришь нам? — удивился Шамиль. — Ведь даже не знаешь, кто мы.

— Сюда приходят только за тем, чтобы поехать в соседнюю Сирию или Ирак. — Мовса снова сел на кровать.

Вахид посмотрел на окно, потом на нового знакомого.

— Где здесь делать намаз?

— Разве сейчас есть время для него? — удивленно воскликнул Мовса. — Я много пропустил. Потом наверстаю.

— Э-э! — Вахид поднял руку на уровень уха. — Многие так говорят! Страх это! Всегда одна и та же отговорка: «Как я буду делать намаз, если много воюю и пропускаю нужное время? Какой потом смысл совершать новые?» Ты тоже откладываешь молитвы. Не боишься?

— Чего я должен бояться? — теребя редкую бородку, делано удивился Мовса.

— Ну, например, того, что это время для тебя никогда не наступит.

— Как это? — Мовса захлопал глазами.

— Ты можешь попросту умереть раньше, — объяснил Вахид. — Нельзя лишать себя возможности оказаться среди тех, кто войдет в рай. Намаз не отнимает много времени, но очищает помыслы и сердце, становится преградой между мусульманином и шайтаном. Он приближает тебя к Аллаху. По намазу Всевышний будет судить о твоих делах.

— Я согласен с тобой. — Мовсе стало неловко. — Хочешь, сейчас схожу и спрошу хозяина?

— Не надо, — раздался голос.

Все обернулись. Ислам стоял в дверях. За его спиной угадывалась фигура женщины, скрытая занавеской.

— Я даже не заметил, как ты вошел, — удивился Шамиль. — Когда мы поднимались по лестнице, она скрипела так, что это было слышно даже в центре города.

Ислам развернулся, взял из рук женщины аккуратную стопку белья и протянул Шамилю.

— Возьми.

Вечером, перед ужином, Мовса с Вахидом и хозяином дома молились в комнате первого этажа.