Молодость - Паоло Соррентино

Это не Гитлер, а Джимми Три, блистательно играющий своего героя.

Он прогуливается медленно, осторожно, с неприступным видом, как диктатор, разница между персонажем и настоящим Гитлером почти незаметна. Он оглядывается, вокруг никого.

Внезапно Гитлер останавливается. Кладет руку на челку, чтобы пригладить ее, как часто делает Мик Бойл, затем гордо выбрасывает руку в нацистском приветствии.

Он приветствует Фрэнсис, бледную тринадцатилетнюю девочку, которая сейчас стоит перед ним. Джимми замер с поднятой рукой. Он ждет реакции девочки. Она спокойно смотрит на него и улыбается, ничуть не напуганная разыгранным спектаклем.

Мик Бойл в халате сидит в шезлонге у красивого крытого бассейна.

Лена медленно, лениво плавает.

Кроме них, никого нет.

– Все никак не скажу тебе. Я ужасно расстроен тем, что вы с Джулианом так расстались.

Лена замирает у края бассейна.

– В общем, хочу извиниться перед тобой за его поведение.

– Извиниться? Ты-то здесь при чем?

– Скажем честно, как отец я мог сделать больше. – Джулиан поступил так, как счел нужным, не заботясь о последствиях. Он учуял запах. Я тоже начинаю его чувствовать.

– Какой запах?

– Пьянящий запах свободы.

Мик улыбается:

– Мне он тоже знаком.

– Неужели отец ничего не рассказывал тебе о королеве, о том, как ему предложили исполнить в Лондоне “Приятные песенки”, а он отказался?

– Нет. Он мне ничего не рассказывал.

– Странная у вас дружба.

– Странная? Да нет, у нас очень хорошая дружба. А когда дружба хорошая, друзья рассказывают друг другу только о хорошем. Видимо, концерт для королевы к хорошему не относился.

– Он говорит, что не будет исполнять “Приятные песенки”, потому что их могла петь только мама.

Мик удивлен:

– Он так и сказал?

– Да, он сказал это королевскому посланнику.

– Не прошло и восьмидесяти лет, как он наконец сказал нечто романтичное, и кому? Королевскому посланнику.

Лена улыбается. Мик тоже.

– Ночью, пока я сплю, он смотрит на меня. Сегодня ночью впервые в жизни, пока я спала, он меня погладил. А я не спала. Я притворялась.

– Родители знают, когда дети притворяются, что спят.

У Лены блестят глаза, она отворачивается. Поворачивается к Мику спиной, чтобы он не увидел, как она растрогана.

– Ты беспокоишься за него?

– Нет, я за него не беспокоюсь.

Мы уже знаем, что этот отель – тихое место, но настолько тихо здесь еще никогда не было.

Глаза всех присутствующих устремлены в одну точку: на столик, за которым, ни на кого не обращая внимания, сидит Адольф Гитлер и поглощает обильный завтрак.

Самое поразительное то, что все смотрят на него с почтением, с робостью, словно шестьдесят лет спустя перед ними сидит настоящий диктатор. Некоторые, покидая зал и проходя мимо фюрера, еле заметно кланяются ему в знак уважения и говорят: “Добрый день!“

Гитлер высокомерно кивает, отвечая на приветствия.

Потом Джимми/Гитлер достает из кармана носовой платок, высмаркивается, четырежды быстро вытирает нос, как делает Фред, складывает платок и засовывает обратно в карман.

Баллинджер, сидящий за своим столиком, наблюдает за ним. Увидев, как Гитлер повторяет его привычный жест, он странно улыбается.

Перед Джимми/Гитлером возникает молчаливая немецкая пара, женщина сурово глядит на него. С серьезным видом она говорит:

– Не смейте больше так делать!

Фред и Мик, одетые для прогулки в горы (панамы, солнечные очки, рюкзаки по последней моде, облегающие синтетические оранжевые футболки, бермуды, цветные трекинговые кроссовки “Саломон” и прогулочные палки), поднимаются по канатной дороге, вися в пустоте на высоте трех тысяч метров. Они смотрят вверх, на вызывающую головокружение вершину скалистой и резко уходящей вниз альпийской горы. Поднимаются они молча.

Некоторое время спустя Мик говорит:

– Сегодня утром я разговаривал с Леной. Она беспокоится за тебя.

Фред бесстрастно разглядывает вершину. Мик ждет, но приятель ничего не отвечает.

– Ты столько лет не навещал Мелани. Съезди! Венеция совсем рядом.

Фред сохраняет невозмутимость. Он молчит. Мик поворачивается взглянуть на него, но Фред по-прежнему смотрит на гору. Мик совершает вторую попытку:

– Лена рассказала мне о королеве Елизавете. Ты мне ничего не говорил. Вообще-то из этого может что-то выйти, нет? Я был бы рад в последний раз услышать концертное исполнение “Приятной песенки номер три”.

– А я нет.

– Не хочешь предавать память Мелани, но иногда, чтобы хранить верность, надо иметь мужество предать. Ты так не считаешь?

Помолчав, Фред, глядя на гору, отвечает:

– Мик, у меня все крутится в голове одна мысль.

– Какая?

– Интересно, каково это – переспать с Джильдой Блек.

Мик растерян.

– Ну да. Интересно.

Фред поворачивается и пристально на него смотрит, не веря приятелю. Потом то ли всерьез, то ли в шутку шепчет:

– Обманщик!

Мик отводит взгляд.

Красота, тишина и Альпы на высоте трех тысяч метров. Только ветер шумит.

Фред и Мик сидят на лугу, спускающемся в далекую долину. Вокруг никого. Только они и природа. Тихо. Фред разворачивает конфетку и засовывает в рот.

После долгого молчания Фред решается нарушить нежное дыхание горного ветра.

– Мик!

– Эй!

– Зачем мы так вырядились?

Мик хихикает.

В громовой тишине Фред принимается шуршать конфетной оберткой, следуя музыкальному ритму. Мик смотрит на его пальцы.

– Не ахти!

– Что?

– Музыка, которую ты сочиняешь на конфетной обертке. За свою карьеру ты написал кое-что получше.

Теперь Фред хихикает. Потом внезапно становится серьезным.

Под длинным навесом, идущим через темный парк, шагает миниатюрная мать девушки-эскорта, ведя за руку пухлую и неуклюжую дочь. Над их головами сияющая вывеска: “Отель”.

Они подходят к дверям. Как обычно, мать целует дочь и говорит ей: “Будь умницей”.