Молодость - Паоло Соррентино

– Фред, я слишком долго в этой профессии, чтобы не понимать: после отказа Бренды мой фильм никогда не снимут.

Тишина. Мик размышляет. Потом переводит взгляд на тумбочку Фреда. Смотрит на снятую десять лет назад фотографию, на которой тот изображен в обнимку с женой. Немолодые, но счастливые. И красивые.

– Мелани на этой фотографии очень красивая.

– Да, правда. Красивая.

– Знаешь, Фред, я понял одну вещь. Люди либо красивые, либо некрасивые. Посредине – милые.

Фред горько улыбается. Мик тоже горько улыбается.

– Каникулы скоро закончатся. Чем собираешься заняться, Фред?

– А чем я могу заняться? Вернусь домой. Все как обычно.

– А я нет. Я не могу жить обычной скучной жизнью. Знаешь, что я сделаю, Фред? Займусь следующим фильмом. Ты сказал, что мы придаем чувствам слишком большое значение, но это глупость. Чувства – все, что у нас есть.

Мик поднимается, подходит к окну, открывает его, выходит на балкон и как ни в чем не бывало одной ногой встает на плетеное кресло, другой на перила и выбрасывается с пятого этажа.

Фред успевает вскочить на ноги, но Мик действовал достаточно быстро и непредсказуемо, чтобы не оставить другу возможности его спасти.

На взлетной полосе стоит “боинг”. На дальнем плане Альпы.

Самолет полон, видны неподвижные затылки пассажиров.

По проходу идет стюардесса. Она вежливо обращается к почтенному господину:

– Простите! Отключите, пожалуйста, мобильный телефон!

Внезапно из противоположной части самолета, то есть из отделенного занавеской бизнес-класса, доносится хриплый вопль. Вопль не умолкает, он становится жутким, душераздирающим.

Все с удивлением вытягивают шеи в сторону бизнес-класса.

Стюардесса стремительно бежит в ту же сторону.

Страшные, тревожные вопли не затихают. Похоже, кричит женщина. Опять женские вопли, шум борьбы.

Крики прекращаются.

Все пассажиры вскочили на ноги и смотрят вперед. Рядом с кабиной пилота и наружной дверью раздаются срывающиеся голоса, глухой стон, слышно, что кто-то суетится.

В центре событий – пять совершенно обессиленных стюардесс, которые пытаются в буквальном смысле обездвижить лежащего на полу человека. У одной стюардессы разбита губа, течет кровь.

Человек на полу стонет и слабо вырывается.

Это Бренда Морель. Она не в себе, платье порвалось, под ним видна старушечья комбинация телесного цвета, макияж растекся, лицо неузнаваемо, искажено горем, рыданиями, слышны неразборчивые, обрывочные фразы, от которых жуть берет.

Бренда совершенно лысая. Видимо, в схватке со стюардессами парик слетел.

Теперь можно разобрать, что она говорит. Слабо, но решительно она бормочет крепко держащим ее стюардессам:

– Ах вы суки, выпустите меня немедленно из этого гребаного самолета!

Из кабины появляется взмыленный пилот. Он говорит Бренде:

– Ладно, мадам, ваша взяла. Мне дали разрешение. Сейчас вы сойдете.

По лугу, как всегда, рассеяны коровы с колокольчиками. Колокольчики звенят, каждый на свой лад.

Фред сидит на камне перед коровами. Смотрит на них безучастно.

Потом закрывает глаза.

Начинает двигать рукой, словно дирижируя оркестром, но на этот раз ничего не происходит.

Колокольчики звенят несогласованно, без всякого порядка.

Не открывая глаз, Фред нервно, с досадой дергает рукой. Затем взмахивает ею сильнее, но ничего не происходит. Ему не удается отвлечься и начать сочинять музыку у себя в голове.

Ему нужна музыка, но он музыке пока что не нужен. Фред открывает глаза, перед ним по-прежнему стоят коровы. Громким голосом он отдает им бессмысленный приказ:

– Замолчите!

Коровы и их колокольчики не обращают на него никакого внимания.

Фред опускает голову. Он устал. В его глазах читается горе.

Вдруг происходит нечто удивительное. Вдруг среди коров бесшумно приземляется парашютист.

Фред глядит на него. Парашют опускается и полностью закрывает человека. Тот с трудом освобождается от парашюта, с удивлением оглядывается и понимает, что попал не туда.

Парашютист невозмутимо обращается к Фреду: – Похоже, я должен был приземлиться не здесь.

Не ожидая ответа, он уходит вдаль по холму.

Фред следит за ним взглядом, и хотя его глаза еще блестят от слез, он невольно улыбается.

У большого окна, выходящего на Альпы, стоит старинная деревянная птичья клетка. В этой изумительной круглой клетке сидит дрозд.

Птица насвистывает простую и безупречную мелодию.

Мы в кабинете у врача. Ему шестьдесят лет. Грустный, понурый доктор стоит за письменным столом и глядит на Фреда Баллинджера, который сидит по другую сторону стола и, забыв обо всем, любуется поющим дроздом.

Врач деликатно начинает:

– Вы поедете в Лос-Анджелес на похор…

Фред перебивает его:

– Тссссссссс!

Доктор умолкает.

Фред, словно зачарованный, встает и направляется к клетке, чтобы послушать дрозда вблизи.

Врач тоже оборачивается посмотреть на дрозда. Ни с того ни с сего дрозд замолкает.

Тогда Фред поворачивается к врачу и выпаливает на одном дыхании:

– Птицы – настоящие артисты! Нет, я не поеду в Лос-Анджелес. Не поеду на похороны Мика Бойла. И никогда больше не приеду сюда. Потому что возвращаться туда, где ты был счастлив, – пустое занятие. Потому что нужно уметь взглянуть в лицо всему остальному, что есть в твоей жизни.

Врач печально кивает.

– Доктор, зачем вы пригласили меня к себе в кабинет? Что вы хотели мне сказать?

Врач садится за письменный стол. Берет медицинскую карту. Открывает.

– Я получил результаты всех обследований, которые вы прошли за эти недели.

– И что?

– Вы, мистер Баллинджер, здоровы как бык.

Фред со слабой надеждой спрашивает:

– Может, простата?

Врач удивлен.

– Простата? У вас никогда не было проблем с простатой. А раз до сегодняшнего дня проблем не было, они уже не появятся.

Фред Баллинджер поднимает глаза на врача. И неожиданно улыбается:

– Значит, я стар, а почему стар – непонятно.