Марко Поло. От Венеции до Ксанаду - Лоуренс Бергрин

Несмотря на то что некоторые монголы берут до пятнадцати или даже до ста жен, Карпини с похвалой отзывается о целомудрии женщин и о честности всех монголов. Менее уверенно, но с равным интересом он обсуждает их неистовый шаманизм. У них, кажется, нет понятия о проклятии и вечном аде, однако, к его облегчению, они верят в жизнь после смерти, хотя она и сильно напоминает их земное существование — есть, пить кумыс и пасти стада.

Он предостерегает путешественника по Шелковому пути: «Погода там поразительно непостоянная, и даже в середине лета, когда в других местах стоит жара, бывают жестокие грозы с молниями, которые губят многих людей, и в то же время сильные снегопады». Кроме того, «бывают пронзительно холодные ветры, такие сильные, что временами всадник с трудом может ехать против ветра». Такие устрашающие перспективы предстояли Марко на пути к Хубилай-хану.

Сведения, собранные Карпини, циркулировали по Европе в форме рукописей и вошли в средневековую энциклопедию «Speculum historiale» (Историческое зерцало) Винсента из Бове.

По организации, темам и широте обзора Карпини предвосхищает «Путешествие» Марко Поло. Хотя до отъезда в Китай тот не видел отчета Карпини, но, по всем признакам, ознакомился с ним, прежде чем написать свой собственный, гораздо более детально разработанный труд, и в значительной степени использовал его. Марко, как и Карпини, разбил свой отчет на разделы, касающиеся разных сторон жизни монголов, и, подобно Карпини, стремился придать человечность облику благородных дикарей. Марко наделен гораздо более ярким и впечатлительным темпераментом, нежели преданный чувству долга и привыкший подавлять страсти францисканец. Он не просто изображает монголов людьми, он их превозносит. Он не просто описывает жизнь монголов, он ею живет. Карпини пытался обратить монголов в христианство и ничего не добился. Марко, напротив, отождествляет себя с монголами. Если для Карпини монголы несомненно «иные», Марко воображает, что мыслит, как они, действует, как они, и временами сам чувствует себя монголом.

Вдохновленные примером Карпини, и другие путешественники вступили на Шелковый путь и возвратились, чтобы описать чудесные и устрашающие виды, встреченные на нем. Миссионер-францисканец Гийом де Рубрук пустился в путь с собратом-францисканцем Бартоломео из Кремоны. С ним был купленный в Константинополе раб, переводчик и несколько воловьих упряжек, чтобы пересечь пустыни Монголии. Его прилежный отчет о пережитых приключениях открывал странные чудеса, ожидающие путешественника на востоке. «Когда я очутился среди варваров, — писал Гийом, — мнилось мне, будто мы шагнули в иной мир». Он и его товарищи выучились терпеть постоянный голод и одиночество пустынных пространств Шелкового пути, но тяжелее пришлось им, как он отмечал, «когда добрались до населенных мест. Не нахожу слов, чтобы описать наше жалкое положение в их селениях». Нищета монголов внушала отвращение даже монаху, привычному к умерщвлению плоти. Гийом счел, что монголы более думают о выпивке и пирах, нежели о сокрушении христианства. Они оказались — и это стало откровением для европейцев, предрасположенных видеть в них варваров, — очень похожими на людей.

Гийом, явно предвосхищая меткие наблюдения Марко, описывает женскую косметику. «Казалось, будто ей отрезали нос, такой он был тупой, — пишет он о жене вождя. — Она вымазала эту часть лица какой-то черной мазью, как и брови, так что нам представлялась чрезвычайно ужасной». Он без стеснения описывает семейные обычаи монголов. Мужчины берут «жен кто сколько может» и еще держат рабынь-наложниц. Когда женщина достигает возраста замужества, жених берет ее силой, часто с помощью отца невесты.

Подобные описания завораживали тех немногочисленных ученых, лиц благородного или духовного звания, которые способны были их прочесть. Гийом в своем описании романтизирует монголов. Они берегут свое, терпимы к чужим, уважают иные верования — чем отличаются от более «цивилизованных» европейцев — и живут в духовной гармонии с природой, с землей и сменой времен года. Монголы оказались более сложным явлением, чем даже в описании Карпини.

В поисках христианского хана, о котором ходило столько слухов, Потом де Рубрук вынес ужасающие лишения на Шелковом пути. Как прежде Карпини, ему приходилось довольствоваться холодной кашицей, иногда приправленной мороженым сырым мясом. Наконец Гийом добрался до Каракорума и описал его в чрезвычайно реалистичной манере. Это, по его словам, маленькое селение, еще меньше, чем Сен-Дени под Парижем. Каракорум не выглядит оплотом власти монголов, а скорее выказывает отсутствие единства. «В нем два квартала. В одном, сарацинском (мусульманском), есть рынки, и сюда собирается великое множество татар, стремящихся ко двору, — отмечает он. — Другой квартал катайцев (китайцев), которые все ремесленники… Здесь имеются двенадцать храмов с идолами разных народов, две мечети… и одна христианская церковь на самом краю города». Каракорум был еще и важной дипломатической столицей, принимавшей не только послов папы, но и посольства императоров, султанов и королей Азии и Восточной Европы, которых всегда встречали весьма холодно. Несмотря на созданную монголами атмосферу религиозного разнообразия и терпимости, Гийом де Рубрук окрестил всего шестерых. Кажется, в дальнем и многотрудном пути он растерял религиозное рвение, сталкиваясь с реальностью, плохо согласовавшейся с его теологическими представлениями. Он описывает человека «с крестом, нарисованным чернилами на ладони», которого он принял за христианина, «потому что на заданные мной вопросы он отвечал, как христианин». Однако религиозные символы, носимые тем человеком и другими, подобными ему, показались брату Гийому не вполне ортодоксальными. Он пришел к выводу, что это христиане, оставшиеся без должного наставления относительно обрядности.

Обходя Каракорум, Гийом де Рубрук наткнулся на «храм идола», чьи служители, как он заметил, «радушно приглашали и любовно занимали всех посланцев, каждого соответственно его способностям и положению». Он побывал в буддийском монастыре, священная аура которого искушала его близостью к реалиям христианства. «Их храмы обращены на восток и на запад, а на северной стороне имеется камера, подобная ризнице. Иногда, если храм квадратный, ризница и хоры размещены в центре. Внутри этой камеры они помещают сундук, длинный и широкий, как стол, а за ним, лицом к югу, стоит их главный идол. Тот, которого я видел в Каракоруме, величиной с образ св. Христофора… Они ставят других идолов вокруг главного, и все они покрыты тонкой позолотой, а на сундуке, подобном столу, ставят свечи и приношения… У них, как и у нас, есть большие колокола. И потому, как мне кажется, христиане Востока — несториане — не используют больших колоколов».

Буддийские жрецы обольщали брата Гийома, как позже — Марко Поло.