Взлет черного лебедя - Ли Кэрролл

Но я уже успела набрать номер. На другом конце включился автоответчик.

— Мистер Хьюз, — произнесла я, — меня зовут Гарет Джеймс. У меня есть перстень с печаткой. Полагаю, она некогда принадлежала вашим предкам.

После я сказала номер своего мобильника и повесила трубку.

— Вот как, значит? — удивилась Бекки, взволнованно ерзая на стуле.

— Да. — Я протянула ей сотовый. — Пойду, приму душ. Позови меня, если он позвонит.

Я задержалась в ванной. Дважды вымыла волосы шампунем и ополоснула их лавандовым кондиционером. Запах напомнил мне о матери. Именно об этих лиловых полях она тосковала больше всего, а они так и остались в ее родной деревушке во Франции. В нашем крошечном садике на заднем дворе она выращивала лаванду, связывала пучки красными ленточками и развешивала по стенам кухни на крючках. Потом мама набивала сухой лавандой мешочки и раскладывала их на полках с бельем и одеждой. Когда я вдыхала знакомый аромат, ко мне сразу приходило ощущение чистоты и покоя.

Я надела черные брюки, белую накрахмаленную рубашку и зеленый кашемировый джемпер. Одежда, с одной стороны, удобная, а с другой — нарядная. Мало ли что — вдруг в больнице мне придется общаться с полицейскими или журналистами. Прежде чем спуститься вниз, я села на кровать и прочла статью об Уилле Хьюзе целиком.

«Уилл Хьюз сообщает, что его организация, юридический субъект „Партнерство „Черный лебедь““, предлагает до четырнадцати процентов годовых доходов, невзирая на резкое падение рыночных индексов в текущем году. „Моя стратегия основана на исторических принципах акционирования, — сообщил Хьюз нашему корреспонденту. — Я более внимательно и подробно изучаю статистику фондовых бирж, нежели большинство менеджеров“. Когда наш репортер попросил Хьюза разъяснить, что он имеет в виду, тот ответил, что его семья давно занимается фондовыми рынками. Именно поэтому у него есть доступ к частной финансовой статистике, которая недоступна простым инвесторам. Результатом вдумчивой деятельности Хьюза стал приток капитала в этом году. Подробностей он нам не сообщил, но мы имеем данные о том, что доход фонда составил более пяти миллиардов долларов, прочие накопления, как он выразился, также „значительны“. „Ко мне обращается много инвесторов, — признался Хьюз. — Я даже подумываю о создании второго фонда — Партнерства „Зеленые холмы“ — с более четкой социальной и экологической направленностью. Вот чего недостает „Черному лебедю“. Вероятно, мы затронем вопросы защиты животных. Я давно об этом мечтал“. На вопрос о том, как он относится к критике инвестиций подобной направленности как менее прибыльных в сравнении с традиционными, Хьюз немного насмешливо ответил следующее. Он не назвал бы вложения в сегодняшний рынок „прибыльными“. Инвестору нужен высокопрофессиональный менеджер, который берет уроки в прошлом и изучает будущее, а не такой, который о будущем фантазирует и идет на глупые риски. Остальное не имеет значения».

Я положила газету на покрывало и хотела взять с тумбочки медальон, но вместо него нащупала серебряную пластинку, срезанную мною со шкатулки. Рядом с ней лежал клочок бумаги с именем Уилла Хьюза. Я решила разобрать строки над подписью и печатью, но буквы оказались микроскопическими и тонкими. Наверное, тот, кто писал, хотел закодировать свое послание.

Я захватила обгоревший обрывок с собой в мастерскую. Затем достала из сумки лупу и положила листок на верстак, освещенный яркими утренними лучами. Посмотрев на надпись через увеличительное стекло, я разглядела ее получше. Она была крупнее, но смысл я пока не уловила. Я подняла бумажку, и в свете солнца она стала прозрачной. Черные буквы повисли в воздухе, будто обрели крылья. Я по-прежнему ничего не могла понять, перевернула обрывок — и загадочные письмена стали словами, написанными по-английски. Воспользовавшись лупой, я прочла две зарифмованные строки.

И лебедь, дрогнув, вдруг стремительно взлетает

И небо черными крылами закрывает.

Образ был пугающе похож на один из моих снов — взлет черного лебедя над серебристым озером. На секунду мне почудилось, что я вновь слышу шелест крыльев, но я мотнула головой, и наваждение пропало. Сердце начало колотиться в груди. Что, если Хьюз, руководивший хеджинговым фондом и позировавший фотографу под странным гербом, как-то связан с автором стихотворения? Я вновь покачала головой — теперь потому, что у меня возникло неприятное ощущение клаустрофобии. Предметы и события прямо наступали на меня со всех сторон. Слишком много совпадений… Но вдруг Хьюз действительно знает о шкатулке? Он мог бы помочь мне разыскать ее.

Я спустилась вниз почему-то в приподнятом настроении. Светило солнце, Роман пошел на поправку, а у меня появился шанс доказать его невиновность. Но Бекки и Джей встретили меня настолько шокированными взглядами, что я подумала — случилось новое ограбление. К счастью, я ошиблась.

— Уилл Хьюз звонил десять минут назад… — пробормотал Джей, но его прервала Бекки.

— В три часа он пришлет за тобой машину. Сказал, чтобы ты захватила кольцо, — выпалила она.

Пока я шла в больницу, хорошее настроение не покидало меня. День выдался погожий и достаточно теплый для середины декабря. Все признаки вчерашнего зловещего дождя и тумана испарились. О них напоминали только лужи, которые владельцы магазинов Гринвич-Вилидж сметали на проезжую часть, в водостоки. Я поприветствовала супружескую пару, хозяев лавки «Чай и симпатия». Поздоровалась я с ними лишь ради того, чтобы услышать их британский акцент и быть названной «милой». Я подала пару долларов нищенке. Она сидела на тротуаре по-турецки и что-то бормотала, наблюдая за паром, который вился над крышкой канализационного люка. Женщина подняла на меня смуглое лицо, опустила глаза, сплюнула на ладонь и помахала рукой. Продолжив свой путь по Гринвич-стрит, я миновала больницу на Седьмой улице и дошла до французской кондитерской «Лафайет». Там выпекали яблочный штрудель, напоминающий Роману о пирогах моей мамы.

Рядом находился «Тибет Калиаш» — этнический магазин одежды, где я часто выбирала подарки для друзей. Витрина была завалена яркими шелками, и я вспомнила о красной бандане медбрата Оби Смита. Магазинчик редко открывался рано, но его владелец узнал меня и впустил внутрь. В помещении пахло сандаловым деревом и розовой водой. Я выбрала разноцветный шарф, расшитый серебряными и золотыми нитями, и отнесла к прилавку.

— Приятный запах, — произнесла я, когда хозяин заворачивал покупку в лиловую бумагу. Затем он уложил все в маленький оранжевый пакет. Отчасти я любила «Тибет Калиаш» именно из-за красивой упаковки. Порой к безделушке прилагалось стихотворение от Далай-ламы.

— В городе вчера творилось что-то ужасное, — объяснил владелец лавки. — А это помогает, — и он бросил в пакетик несколько коричневых конусов — спрессованных благовоний. — Зажгите, — улыбнулся он, — если снова вас настигнет сильный туман.

— Спасибо. Но надеюсь, больше такой гадкой погоды не будет. У меня даже мигрень началась.

Мой собеседник покачал головой.

— Боюсь, ливень повторится… и не раз.