Империя тюрков. Великая цивилизация - Рустан Рахманалиев

Это драматическое противостояние вылилось в то, что хуннам удалось остановить ханьскую агрессию на север; они заставили китайцев выплачивать им под видом «подарков» крупные платежи.

Безусловно, Хань и Хунну отстаивали свои собственные интересы, которые диктовались как адаптивной необходимостью, так и субъективными амбициями лидеров обеих стран. У Китая должно было быть две стратегии: активное давление на хуннов с последующей войной до победного конца или тонкий дипломатический мир с признанием определенных уступок кочевникам.

Что касается войн, то они не принесли китайцам успеха. Более эффективной оказалась политика откупа. Таким путем ханьское правительство избегало не только дорогостоящих войн и разрушений в северных провинциях Китая, но и рассматривала «подарки» кочевникам как своеобразный способ ослабить и разрушить хуннкое единство изнутри.

При ханьском дворе была разработана специальная стратегия «пяти искушений», которая преследовала следующие цели: 1) дать кочевникам дорогие ткани и колесницы, чтобы испортить их глаза; 2) дать им вкусную пищу, чтобы закрыть их рты; 3) усладить музыкой, чтобы закрыть их уши; 4) построить им величественные здания, хранилища для зерна и подарить рабов, чтобы испортить их желудки; 5) преподнести богатые дары и оказать особое внимание тем племенам хуннов, которые примут китайский протекторат.

К данным «пяти искушениям» можно добавить еще одно универсальное средство, которое стыдливо не упомянуто конфуцианскими интеллектуалами, – это алкоголь.

Спаивание полуцивилизованных народов в ходе колонизации периферии – явление, неоднократно отмечавшееся в историографии, начиная от контактов скифов с греческими полисами вплоть до освоения Дикого Запада американскими пионерами. Вино было одним из традиционных составляющих ханьского экспорта неизбалованным благами «цивилизации», неприхотливым кочевникам.

Согласно политике «пяти искушений» китайцы поставляли ежегодно хуннскому шаньюю 10 000 даней рисового вина, что соответствовало 1 млн литров. При ежедневной норме потребления это составляло более 2700 литров в день. Даже если гипотетически допустить, что хуннское войско составляло 300 тыс. лучников, о которых пишут китайские летописи, то при ежедневном потреблении алкоголя на каждого представителя хуннской высшей военной элиты приходилось более 8 литров рисового вина!

Хуннская внешнеполитическая доктрина была основана совсем на иных принципах. Т. Барфилд выделяет три ее главных компонента: 1) умышленный отказ от завоевания разграбленных китайских земледельческих тер риторий даже после больших побед; 2) грабительские набеги, производимые с целью запугивания китайского правительства; 3) чередование войны и мира для того, чтобы увеличить размер «подарков» и торговых привилегий от Китая.

После заключения очередного договора и получения даров набеги на какое-то время прекращались, и соблюдалась официальная граница между Хань и Хунну, коей являлась Великая стена.

Последний этап отношений между империей Хань и имперской конфедерацией Хунну начался с 9 г., когда поводом к разрыву отношений послужили территориальные претензии тогдашнего правителя Китая, узурпатора Ван Мана, и его оскорбление хуннского шаньюя. Набеги совершались с определенной периодичностью вплоть до упадка Хуннской державы.

Протекторат над царствами Тарима, который отвоевывали друг у друга Хань и Хунну, имел большое экономическое значение.

Оазисы образуют большую двойную дугу с севера и с юга от Тарима. На севере располагался Турфан, Карашар, Куча, Аксу и Кашгар, а на юге – Леулань (вокруг Лобнора), Хотан и Яркенд.

Тот факт, что в VII в. на индоевропейских языках еще говорили в Карашаре, Куче и Кашгаре, указывает на то, что жители оазисов Тарима, по крайней мере частично, принадлежали к индоевропейскому семейству. Кучийский язык, известный нам по текстам VII в., имеет общие черты с индоиранским, хиттитским, армянским и со славянскими языками. Если нет абсолютной уверенности в том, что кучийский и карашарский диалекты можно отнести к тохарийской группе, то их принадлежность к индоевропейскому семейству несомненна. Поскольку никакого индоевропейского вторжения в Тарим в начале Средних веков быть не могло, логично предположить наличие в этом регионе древнего индоевропейского населения в то время, когда скифы-сарматы расселялись в Западной Сибири до верховьев Енисея, а саки по обоим отрогам Тянь-Шаня – между Ферганой и Кашгаром. Помимо лингвистических свидетельств (восточноиранский язык в Западной Кашгарии и кучийский на севере) имеются сведения китайских историков о голубоглазых и русоволосых усунях бассейна Или, к северо-западу от района Кучи.

Еще раз уточним, что эти небольшие царства Тарима имели огромное экономическое значение, потому что через их оазисы проходил великий караванный путь от Китая к индоиранскому и греческому миру.

«Великий Шелковый путь» – термин, впервые введенный в 1870 г. немецким географом Карлом фон Рихтгофеном для обозначения системы торговых караванных путей, связывавших (со II в. до н. э. до XVI в. н. э.) главные культурно-хозяйственные регионы Евразии: Китай, Центральную Азию, Индию, Средний и Ближний Восток, Средиземноморье и Европу. Идея проложить первый маршрут для доставки китайского шелка на запад принадлежала императору династии Хань, известному под именем У-ди.

О Шелковом пути упоминает Птоломей, который приводит свидетельство своего предшественника Марина Тирского о том, что один македонский торговец по имени Маэс Тицианос в I в., т. е. в эпоху, о которой мы ведем речь, составил карту этого маршрута. Шелковый путь начинался в Антиохии, столице римской Сирии, проходил через Евфрат в Иераполисе (Менбидж), через парфянскую империю – Экбатан (Хамадан), Рагес, или Рейи, около нынешнего Тегерана, Гекатомпил, затем через Мерв и Бактр, город, принадлежавший в ту эпоху индоскифам, вероятнее всего племенам юэчжи, как их называли китайцы. Оттуда Шелковый путь достигал Памира.

В одной памирской долине у подножья Комедайских гор, как писал Птоломей, стояла каменная башня, возле которой происходил обмен товарами между левантийскими и серскими караванщиками. Альберт Геррман локализует это место в памирской долине р. Кызыл-Су, между продольными Алайским и Заалайским хребтами, на переходе от бассейна верхнего течения Окса в Кашгарскую долину. Хакин считает, что башню следует искать рядом с нынешним Ташкурганом, между Ваханом (Малый Памир) и истоком Яркендарья, к северу от ущелья Минтеке.

В Кашгаре Шелковый путь раздваивается. Северная тропа ведет к Куче, городу, который, по мнению Геррмана, александрийские географы называли Скифским Исседоном, затем к Карашару и Леуланю на Лобноре (Серский Исседон) и, наконец, к Юймыньгуаню.

Маршрут южного пути начинается от Кашгара и идет через Яркенд, Хотан, Нию, Миран (царство Леулань) к Лобнору. Обе ветки снова соединяются в Юймыньгуане, Шелковый путь продолжается по территории Китая и доходит до Чананя и Лояна.

Независимо от локализации этапов трансконтинентального Шелкового пути, соединявшего Римскую и Парфянскую империи с Ханьской империей, небольшие царства с индоевропейским населением в северных и южных оазисах бассейна Тарима имели немалое торговое значение. Поэтому хунны и китайцы соперничали за право контролировать его: первые держали под контролем Тарим и Алтай, вторые – выходы через Юймынь на востоке.