Холоднее льда - Чарльз Шеффилд

— Где-ты-была-черт-побери? — произнес скрипучий голос. — Давай срывайся оттуда.

— Зачем? Что случилось?

Длинная пауза.

— А как ты сама думаешь? Что могло случиться? О чем я говорил, то и случилось. Нас подписали — для твоей «Галилеевой сюиты». Премьерное представление в системе через девять дней. Вот чем я здесь занимался, пока ты там дурочку валяла. В темпе двигай назад.

— Какие условия? — спросила Вильса. А пока она ожидала, когда ее слова пройдут по лазеру на Ганимед и на станцию «Геба» вернется ответ, Тристан Морган качал головой.

— Вот ублюдок.

— Этот ублюдок ничего такого не сделал. Просто родители плохо его воспитали.

— Тогда он еще хуже, чем ублюдок. Почему ты позволяешь такому придурку, как Магнус Кляйн, тобой помыкать? Он же просто пользуется преимуществом…

— Восемьдесят тысяч за первое представление, — вырвался грубый голос из динамика. — Если согласишься еще на четыре по тридцать тысяч за… я уверен, мы это получим. У нас будут права звукозаписи на все, кроме первого представления. Я так прикинул, что ты будешь в лучшей форме на второй или на третий вечер. На премьере трансляционными привилегиями придется поделиться.

— Вот, значит, почему… — Вильса прихлопнула рукой микрофон и изобразила попытку понизить голос, когда продолжила: — Магнус — форменный сукин сын. Он сказал мне, что он это пробьет, но я ему не верю.

Она подмигнула Тристану и подождала еще одну четырехсекундную паузу.

— Ну, знаешь, тебе, черт побери, следовало бы мне верить, — раздался голос, еще громче и злее обычного. — Я всегда делаю, как сказал. Я сказал тебе, что знаю этих парней лучше, чем они сами себя знают. Проклятье, я здесь вырос. Так что отрывай свою драгоценную задницу от сиденья и мчись обратно на Ганимед. Резко, а то я и впрямь крутым сукиным сыном стану.

Линия оборвалась, и огонек «связь» погас. Вильса развела руками.

— Глас Хозяина.

— И ты намерена выполнять приказы этого мелкого монстра?

— Между прочим, он на полголовы выше меня. Тристан, я должна лететь. Как можно скорее. У меня через девять дней концерт с первым представлением моей новой сюиты. Это мой самый большой шанс где-то вне залов Пояса, и вся моя репутация в системе Юпитера будет поставлена на карту. Я должна репетировать до кровавых мозолей.

Вильса изо всех сил изображала озабоченность и неохоту уезжать. Но глубоко внутри она готова была прыгать от радости. Она вложила все свое сердце в «Галилееву сюиту», больше года буквально надрывалась над ней, живя на Весте, но мечтая о шансе дать первое представление на одном из больших спутников Юпитера. Ганимед, конечно, был предпочтительнее, хотя ее устроил бы и Каллисто.

Все это было безумной мечтой. Теперь же — всего через девять дней — мечта должна была стать реальностью. На Ганимеде. Девять дней! Вильса внутреннее задрожала и решила, что волнуется гораздо больше, чем ей хотелось бы признать.

Пока Вильса дрожала и ликовала, отделенная от нее четырьмя сотнями миллионов километров Камилла Гамильтон ждала и тревожилась. Первые две недели после того, как Дэвид Ламмерман покинул центр РСН и отправился на Землю, она готовилась к удару, который так и не последовал.

Первые полномасштабные проверки функционирования РСН поражали воображение. Тяжелая работа Камиллы и Дэвида по калибровке отплатилась сторицей, и система превзошла ожидания. Лучшие изображения уже показывали похожие на города структуры на одной из планет в Большом Магеллановом облаке. Другие демонстрировали тысячи загадочных отражающих сфер, каждая идеально круглая и размером с Луну, крутящихся на орбите звезды в одном из известных галактических секторов в созвездии Девы. Одна эта аномалия стоила всей РСН.

Пресса определенно так думала. Она просто сошла с ума, требуя еще большего. График использования РСН вместе с планом ее доступности гостевым наблюдателям — которые до предела сжали бы время использования системы телескопов самой Камиллой, — должен был быть прислан в центр РСН дни, даже недели тому назад.

Но вместо этого не прибыло ничего. Запросы Камиллы начальству получили туманные ответы: проект рассматривается; основные управленческие решения еще только предстоит сделать. Камилла нервничала и раздражалась. Когда РСН столь очевидно стала успехом, почему что-то еще требовалось рассматривать? Инструмент был готов для пользователей.

Пока Камилла ждала, она продолжала свои наблюдения, устанавливая контролируемую компьютером программу на исследование низкоинтенсивных термоядерных мишеней в двенадцати миллиардах световых лет отсюда. Но даже это не приносило удовлетворения. Камилла все время задумывалась, позволят ли ей в итоге получить достаточно времени РСН для завершения ее задачи.

Сжатое сообщение о том, что Дэвид Ламмерман возвращается с Земли, пришло как облегчение, хотя оно ее немного и разозлило. Дэвид не раз говорил Камилле, быть может, с небольшой подначкой, как он будет по ней скучать. Но после его отбытия от него не пришло ни звука.

Не было даже формального сообщения, где говорилось бы, что он благополучно прибыл на Землю. Разумеется, если бы он не прибыл, Камилла услышала бы об этом в сводках новостей. Но, черт побери, дело было в принципе…

Теперь Дэвид возвращался точно так же, как и отбыл, — на одном из тех скоростных пассажирских судов, которые превратили перемещение по Солнечной системе в простую проблему выбора линейных траекторий. Камилла решила, что будет его игнорировать — точно так же, как и он решил ее игнорировать. Она останется за работой и не выйдет встретить корабль, когда тот прибудет.

В последний момент она передумала. Она пойдет туда и скажет ему, что он безмозглый придурок и что у нее есть все права на него злиться.

Камилла продрейфовала к периферии центра РСН и прибыла к переходному шлюзу как раз вовремя, чтобы встретить Дэвида, когда он должен был появиться из карантина.

— Итак, — Камилла стояла, положив ладони на бедра, в классической позе уязвленной любовницы из видеофильма. — Ты все-таки решил сюда заявиться.

Дэвид повернулся.

Камилла увидела его измученное лицо, и плечи ее поникли, а все мысли об обвинениях бесследно исчезли.

— Дэвид, что с тобой? Ты болен?

А ведь он никогда не болел. И у него был раздавленный, побитый вид, который казался еще хуже физического нездоровья.

Дэвид покачал головой. Он не произнес ни слова, пока они плыли обратно через ступицу в их жилой отсек.

Камилла уже забыла, каким людным становилось это помещение, когда там присутствовали они оба. Огромные конечности Дэвида расползались на три четверти свободного пространства. Он вздохнул, опускаясь в свое любимое кресло, но так и не проявил желания говорить.

Камилла плюхнулась ему на колени и обхватила его за шею.