Тайна императорской канцелярии - Александр Косарев

Теперь мне оставалось только съездить в Белоруссию и на месте подтвердить свои догадки. Пройти собственными ногами весь путь фургона с золотом от переправы через Днепр и лично убедиться в том, что тот, кто прятал бочонки, мог нарисовать только такой памятный план и никакой иной. Сборы не длились долго. В ближайшую пятницу я выехал в Оршу на поезде Москва – Минск. Перед тем как покинуть вагон, я очень удачно поменял у буфетчицы пятьсот российских рублей на кучу мятых белорусских денежек и поспешил к железнодорожной кассе, поскольку электропоезд на Шклов отходил через несколько минут.

И вот я в самой Александрии. В двух шагах от железнодорожной платформы. Электричка давно ушла, а я все стою, озираюсь. Со стороны очень похож на иностранного шпиона, засланного в страну с самыми враждебными целями. Стою посреди дороги и думаю: куда же идти в первую очередь? Не будешь же спрашивать у встречных прохожих: «Эй, любезнейший, не подскажете, где здесь французский клад лежит?» Но вскоре я сообразил, что прежде всего надо идти к Днепру. В конце концов именно он был основной

приметой рукописного плана и именно с переправы через него начался последний путь кассового фургона.

Иду, тороплюсь, почти бегу. Местность ощутимо дошла под уклон, и долго искать направление к воде, слава богу, не пришлось. Прошагав по кривоватому проулку около двухсот метров, внезапно выскакиваю на широкую полосу прибрежной растительности. Вид отсюда открывался просто потрясающий. Напротив, на левом низком берегу Днепра, сквозь тощие кроны высоченных деревьев просматривались крыши древней Копыси, а направо и налево расстилалась сероватая водная гладь. С того места, где я стоял, было прекрасно видно, откуда подвергшийся нападению обоз мог стартовать: пологих съездов к воде там было предостаточно. Но так нее спокойно выбраться на правобережную кручу было совершенно невозможно. Насколько хватало глаз, мой берег был крут и демонстративно неприступен. Просто так подняться на него на конной тяге было совершенно невозможно.

Пришлось прошагать вдоль берега к северу еще около полукилометра, ощущая себя при этом самым настоящим шпионом. Наконец мой взор уперся в земляной откос, далеко выдающийся к центру реки. Ноги сами понесли меня к нему, и вскоре стало совершенно очевидно, что именно здесь и располагалась старинная переправа через брод. Отчетливо прослеживался уходящий наискосок к Копыси земляной пандус, словно нарочно выбитый в каменистом склоне.

– Именно здесь выбирались на сушу телеги несчастного майора Бланкара, – оглядывался я по сторонам, словно наяву наблюдая тянущийся через Днепр перемешанный паникой обоз и вспышки озарявших его выстрелов. – Больше негде им было пройти. А вон оттуда неслись им наперерез гусары и казаки Дениса Давыдова. Стало быть, именно от этого места мне и следует начать отсчет. Ведь, как следует из описания к карте, от уреза воды до идущего параллельно реке почтового тракта должно быть не менее трех километров.

Быстренько достав из рюкзачка копию рукописного плана, я расправил его на коленке и еще раз осмотрел окрестности. Для большей достоверности следовало бы спуститься к воде и шагами отмерить расстояние от воды до того места, где большая дорога пересекала речку Копысьщенку. И тут некоторое неясное поначалу сомнение начало властно овладевать моим сознанием.

«Если они ехали от Днепра, – внезапно подумалось мне, – то почему же не нанесли на карту ту дорогу, возле которой я сейчас стою? А то получается, что это расстояние французы пролетели по воздуху!»

Но сомнения сомнениями, а программу исследования местности нужно было выполнять. Пройдясь по асфальту до современного бетонного моста, я понял, что далее по шоссе идти уже бесполезно. Ведь удравшие от Дениса Давыдова подводы должны были ехать параллельно большой реке, а вовсе не перпендикулярно ей. Поэтому я вернулся несколько назад и будто специально остановился возле продовольственного магазина, также носящего название «Александрия». Двое синеватых на просвет алкоголиков вожделенно повернули ко мне свои помятые физиономии, но вовсе не пьяный дурман привлек меня в это невеселое место. Несколько сбоку от магазина я увидел характерный, будто бы вдавленный след от старой, мощенной гравием дороги, спускающейся в долину желто-мутной после ночных дождей Копысьщенки.

– Это уже гораздо лучше, – обрадовано бормотал я, направляясь вдоль нее, – это уже больше похоже на правду.

И в самом деле, осуществить захоронение в речном овраге куда как сподручнее, нежели на открытой местности. Укрытый со всех сторон плотным ивняком овражек словно намеренно подсказывал мне, что если двести лет назад кто-то что-то и собирался прятать, то это следовало делать именно здесь. Даже зимой, когда на деревьях не было листьев, увидеть, что здесь делается, было совершенно невозможно. Озираясь по сторонам, я шагал по необычно широкой тропе, стараясь представить в подробностях, что здесь происходило поздней осенью 1812 года. Переправившись через речушку по простому деревянному мостику, я оказался в некой лощине, которая в далеком прошлом вполне могла быть проезжей дорогой. Сейчас это была не более чем широкая тропинка, но в те времена здесь.вполне могли ездить на телегах.

Не переставая мысленно отсчитывать шаги, я через какую-то сотню метров достиг почти смытых вешними водами остатков полуразрушенной плотины. Находка взбодрила меня необычайно, и выводы были сделаны незамедлительно. Ведь, судя по старому плану, именно в этом месте должна была быть мельница. А наличие старой плотины вроде бы вполне подтверждало то, что она действительно здесь была. Ведь на данном этапе расследования мне годилось любое искусственное сооружение, расположенное в определенном месте. К тому же при мельнице вполне могло быть нечто вроде небольшого мостика. При этом я совершенно позабыл о том, что, судя по французскому плану, здесь должна бы быть не водяная мельница, а ветряная. Впрочем, в ту минуту мне было не до таких мелочей. Ведь когда истово веришь в какую-либо идею, мелкие несоответствия просто не принимаются во внимание.

Путешествие становилось все интереснее, и я невольно прибавил ходу. Ведь предстояло отыскать и последний, третий мостик, который по идее должен был отстоять от гипотетической мельницы не менее чем на 600 метров. Вскоре выбравшись из овражка, я вынужден был пробираться вдоль циклопических построек животноводческого комплекса, ежеминутно рискуя провалиться в какую-нибудь навозную яму. Но не было в мире ничего, что заставило бы меня свернуть с намеченного пути, и ровно через восемьсот двадцать метров я вступил на следующий деревянный мостик. Сердце мое тревожно заколотилось. Все вокруг подернулось нереальной сверкающей дымкой, а в голове моей оглушительно застонали победные цимбалы.

В определенном смысле данная местность и в самом деле походила на ту, которая была изображена на исходном «брульоне». Еще бы, три мостика здесь были точно! Ну, могли быть. Впрочем, оттуда, где я теперь стоял, должны быть видны роща и деревенская корчма… Я внимательно,

крайне внимательно осмотрел расстилающуюся передо мной местность, отойдя от третьего мостика на добрых полсотни метров. Осмотр не утешил. Худшего места для расположения места общественного питания сложно себе было даже представить. Передо мной лежала совершенно безлесная и абсолютно плоская долина, вообразить на которой хоть какое-то строение было совершенно невозможно. И тут мне пришло в голову, что следует пройтись вдоль Копысьщенки до самого Днепра. Ведь именно в этом направлении могли находиться пруд с плотиной и церковь. Пусть они были давно разрушены людьми или временем, но следы от них исчезнуть не могли.