Год тумана - Мишель Ричмонд

— Эбби, помнишь поездку в Гэтлинбург?

— Нет. Какая-такая поездка?

— Тебе было десять.

Лишь однажды случилось побывать в Гэтлинбурге, в составе скаутского отряда, а семейное путешествие туда что-то не вспоминалось. Мама улыбалась; видимо, это воспоминание умиротворило ее, поэтому я не стала говорить, что ничего не помню.

— Мы отлично провели время. Ехали всю ночь, а вы, маленькие, спали на заднем сиденье. Прибыли в Гэтлинбург рано утром, помнишь? Наша гостиница стояла на берегу реки. Поднявшись на фуникулере на вершину горы, все вместе снялись в старомодном фотоателье, а потом скатились на лыжах и выпили горячего шоколада в ресторане, устроенном в старом вагоне. Официант бесплатно принес тебе и Аннабель по куску яблочного пирога.

Вдруг стало так хорошо и уютно. Постепенно память возвратилась. На улице барабанил дождь, дальнобойщик у стойки что-то напевал себе под нос, а мы с мамой обменивались впечатлениями от давней поездки. Наш первый дружеский разговор за несколько месяцев.

— Вода была просто ледяная. — Вспомнилось, как переходила вброд речку Литл-Пиджен, из которой торчали валуны, покрытые снегом.

— А помнишь, как съехали на санках с отцом?

Конечно. Я сидела впереди, он крепко обнимал меня, и наш экипаж понесся с горы, так что ветер свистел в ушах.

— И выпросила фигурку индейской девочки в сувенирном магазине. — Память отработала на все сто — спустя много лет перед глазами встали жесткие косички, головной убор из бусинок, глаза, что могли закрываться, и даже запах пластмассы ударил в нос.

Дождь перестал. Допит кофе, доеден пирог, и снова пора в путь.

— Я сяду за руль.

К моему удивлению, отказа не последовало, и вдруг подумалось, что наши отношения могли бы быть иными. Вообразила себе, что через пару дней она наконец прислушается к моим словам, выбросит из головы эту чушь насчет групповой терапии и позволит вернуться в университет. Но как только выехали на автостраду, мама уцепилась за переднюю панель, шумно выдохнула и проговорила:

— Смотри куда едешь!

Чары разрушились.

До самого дома не разговаривали. И затея с терапией вовсе не исчезла сама собой, как я того втайне желала. Выяснилось, несколько месяцев мне предстояло провести в переполненной аудитории, в обществе весьма неприятного человека по имени Сэм Банго и полутора десятков эротоманов. Мать не предвидела того, что по-настоящему сексуальное образование ее дочери начнется именно на семинарах у Сэма Банго, чьи пациенты частенько проводили выходные в грязных мотелях или припаркованных машинах. На самом деле до сих пор в моем «половом влечении» даже самый строгий врач не нашел бы ничего сверхъестественного. И каково же было внезапно оказаться в компании людей, думающих о сексе круглые сутки! Наверное, так же чувствует себя преферансист-любитель, которого силой затащили в казино.

Через несколько лет после того разговора в закусочной Аннабель во время весенних каникул навестила меня в Сан-Франциско. Как-то вечером речь зашла о поездке в Гэтлинбург.

— А где же была я? — удивилась Аннабель.

— Как где? Ты ездила с нами.

— Никогда не бывала в Гэтлинбурге.

— Не может быть! Мы бы не поехали без тебя.

— Позвоню-ка маме. Честное слово, ты что-то путаешь.

Сестра набрала номер, включила громкую связь и сделала предупредительный знак — тише.

— Где я была, когда вы ездили в Гэтлинбург?

— Куда?

— Эбби говорит, когда ей было десять, мы все поехали в Гэтлинбург. Впервые слышу о том, что была там.

Долгая пауза.

— Ах это… Как у тебя дела в университете, милая?

— Все в порядке. Не уходи от ответа.

— Много воды утекло, уже и не вспомнить.

— Так почему я не поехала с вами в Гэтлинбург?

Слышно, как мама жует. Судя по всему, поп-корн. Она всегда отличалась… чрезмерной стройностью, и каждый раз, когда мы разговаривали по телефону, что-нибудь ела. Эх, знать бы, что в ее организме уже пустил корни рак — маленькая, непрерывно растущая колония злых клеток.

— Ты умеешь хранить секреты?

Аннабель взглянула на меня и ухмыльнулась:

— Конечно.

— Мы не ездили ни в какой в Гэтлинбург.

— Но Эбби сказала…

— Знаю. Пообещай, что не расскажешь ей. Все это выдумка.

— Зачем?!

— Твоя сестра росла очень трудным подростком, и я хотела, чтобы у нее осталось по крайней мере одно счастливое детское воспоминание.

— И придумала семейный праздник?

— Говоришь так, будто случилось что-то ужасное. Эбби тогда отчаянно нуждалась в том, о чем приятно вспомнить, особенно после общения с этим извращенцем — Раулем, или как его…

И тогда я вмешалась:

— Его звали Рамон, и никакой он не извращенец. Это был мой парень!

— Вы вместе? — крикнула мама. — Обманули меня!

— Не важно. Как сейчас помню ресторан в старом вагоне, фуникулер и речку Литл-Пиджен.

— Должно быть, ты все это видела, когда ездила в Гэтлинбург со скаутами.

Как это похоже на мою мать — говорить столь беззаботным тоном после того, как ее уличили во лжи.

— Исключено.

— Ну что ж, мы никогда не были в Гэтлинбурге, это правда. Но согласись, неплохая история.

Потом я пригласила Аннабель выпить. Она чувствовала себя очень непринужденно — заказала мартини с водкой и лимоном, совсем как завсегдатай, и состроила глазки незнакомому парню в кожаных штанах.

— Все это на самом деле очень забавно, — усмехнулась сестра. — Интересно, а что еще из того, что нам рассказывали, — неправда?

Той ночью не получилось заснуть. Аннабель отправилась на вечеринку с парнем в кожаных штанах, а я лежала одна в своей квартире, прислушиваясь к реву мотоциклов и музыке за окном. Долго не могла заснуть и смотрела в потолок, вспоминая моменты, которые считала неотъемлемой частью жизни и помнила с необыкновенной отчетливостью: поездка на зеленом велосипеде через новый, еще не заселенный район; сбор орехов на ферме у бабушки в алабамской глуши; лодочная прогулка с отцом во время загородной экскурсии на остров Пти-Буа. Какие из этих воспоминаний — правда? Понимала, что следует спокойно относиться к маминой лжи — пусть это будет всего лишь забавная история для друзей в подтверждение того, какая у меня ненормальная семья. Но чувство досады не проходило — обманута собственной матерью и, что хуже всего, перестала доверять собственной памяти.

Может быть, поэтому я и увлеклась фотографией. Если на снимке что-то есть — значит, оно и в самом деле существовало. Кадр — кусочек истории, и ему можно доверять, даже если это история глазами другого человека. Несмотря на всевозможные искажения, несмотря на всю разницу между тем, как видит глаз, и тем, как запечатлевает аппарат, фотография остается свидетельством, она фиксирует определенный момент времени, и его достоверность куда выше, чем у воспоминания.