Последние флибустьеры - Эмилио Сальгари

Восемь или десять человек в широких плащах и не менее широких шляпах приблизились после долгой и мучительной погони к тележке, остановившейся посреди улицы, которую заливал настоящий потоп.

— Кто вы и чего хотите? — спросил Мендоса, приближаясь к ним со шпагой в руке.

— Хотим узнать, у кого вы сперли такую великолепную бочку, — ответил один из незнакомцев.

— Наглец!.. Он принимает нас за воров!..

— Честные люди не возят вино в такое время да еще под таким ливнем.

— Так что же вы решили?

— Нас терзает жажда и мы хотели бы отведать вашего вина.

— Да, мы хотим пить! — закричали другие преследователи, распахивая плащи и показывая тем самым, что они вооружены.

— Эй ты, падкий до вин, — обратился гасконец к вожаку, — иди-ка послушай, как оно бурлит, а потом скажешь мне, пригодно ли оно для питья.

— Если оно булькает, значит, это молодое вино, а такой напиток нам очень нравится, потому как он слаще, — ответил незнакомец, приблизившись к тележке и приложив ухо к бочке, тогда как его сотоварищи буквально лопались от смеха.

— Слышишь? — спросил гасконец.

— Carrai!.. Да ты надо мной смеешься!.. Я сказал бы, что в бочке спрятаны дикие звери. Я слышу рычание.

— Ошибаешься, приятель; там заперты призраки, которых мы поймали в погребе одной таверны, а теперь хотим сбросить их в море.

Взрыв жуткого хохота прервал эти слова.

— Друзья!.. — закричал вожак. — Разве вы боитесь злых духов?

— Нет!.. Нет!.. — в один голос ответили преследователи.

— Шпаги к бою! Сейчас мы сразимся с этими детьми Сатаны и посмотрим, как они устроены. Скидывайте бочку!..

— Какую? — спросил Мендоса, также подходя к тележке; за ним подошли Буттафуоко и Вандо.

— Ту, что стоит на тележке.

— Шутки в сторону, мой милый, теперь придется поработать шпагами, если вы еще намерены нам надоедать.

— Ах ты, шут…

Сильный удар плашмя оборвал его фразу и выбил несколько передних зубов.

— Вот тебе, каналья! — крикнул Мендоса.

Спутники раненого, казалось, только развеселились; они выхватили шпаги из ножен и беспорядочно бросились на четверых мужчин, ожидавших этого натиска возле тележки. Риос выбирал момент, когда ему можно будет пройтись своей дубиной по спинам нападавших, а те хором орали:

— Мы возьмем эту бочку приступом!..

Однако нападавшие привыкли скорее осушать бокалы, чем владеть шпагой, а потому уже после первой атаки оказались в отчаянном положении. Совсем непросто было противостоять гасконцу, Мендосе и французскому дворянину, ставшему буканьером. Сквозь град ударов послышались два-три крика, потом двое нападавших поспешно покинули поле сражения, оставив на земле плащи и шляпы — верный признак того, что они были ранены.

Но остальные, обозленные тем, что им угрожает четверка мужчин, которых они приняли за простых трактирщиков, продолжили атаковать, и тут в бой вступил могучий кастилец. Поработать ему пришлось недолго. Несколько гулких ударов дубиной, и забияки после короткого сопротивления удрали, оставив на поле сражения даже поломанные шпаги.

Кастильский геркулес и Буттафуоко преследовали их, чтобы отбить у беглецов даже мысль о возвращении, а в это время дон Баррехо, Мендоса и Вандо что было духу катили тележку к порту, остановив ее под темной галереей, укрывавшей скромный рыбацкий домик, расположенный прямо напротив одного из причалов.

Дом, нанятый Вандо для того, чтобы его друзья могли в случае опасности наверняка сесть на корабль, был — как мы уже сказали — скромным рыбацким жилищем, одноэтажным, трехкомнатным, с галереей, на которой сушили сети. Внутри горел свет, дверь была открыта, так что Вандо, гасконцу и баску не надо было ждать.

Угловатый рыбак, достаточно пожилой, поджидал их в комнате, которая, должно быть, служила одновременно и кухней, и столовой. Увидев входящих, он вынул изо рта трубку, снял берет и сказал:

— Buena noche, caballeros; вы у себя дома.

Он пожал руку Вандо и ушел, больше ничего не сказав, словно желая дать поскорее понять другим, что они и в самом деле попали домой.

Мендоса огляделся, потом навестил две другие комнаты, занятые четырьмя гамаками и множеством рыбацких принадлежностей. Потом он вернулся к своим товарищам и сказал:

— Здесь нам будет очень хорошо, покуда про этот домик не пронюхают шпионы маркиза. Этот кабальеро держит при себе людей с исключительным чутьем. Скорее, друзья, занесем внутрь раненого и фламандца. Бочку мы позднее выкинем в море, чтобы она не навела на след.

Они вернулись с лампой в галерею, сняли крышку и осторожно вытащили из бочки Пфиффера и мнимого сына испанского гранда. Потом отнесли их на гамаки в соседней комнате. В этот момент вошли Риос и Буттафуоко; один из них был вооружен своей превосходной дубиной, у другого в руках все еще оставалась шпага.

— Удрали? — спросил Мендоса.

— Думаю, что они все еще удирают, — ответил Буттафуоко. — Урок они получили хороший, но они сами на него напросились. Дорогой мой дон Баррехо, ваши бочки очень опасны: они либо наполнены добрым вином, либо пусты.

— Они заколдованы, сеньор Буттафуоко, — улыбнулся гасконец, — и таковыми остаются даже после всех монашеских благословений.

— Как там с нашими пленниками?

— Рокочут, как органные трубы, — ответил баск.

— Лучше отложить допрос на завтра. Пусть они отдохнут, да и нам не грех хорошенько соснуть. Мы все в этом нуждаемся.

Они заперли дверь на засов, потом Буттафуоко и Вандо заняли два оставшихся гамака, тогда как Мендоса, гасконец и Риос улеглись на кучу старых сетей.

Между тем снаружи продолжал буйствовать ураган; Тихий океан посылал в Панамский порт огромные валы, подвергая тяжелому испытанию якоря и цепи многочисленных парусников, укрывшихся в гавани.

Для Буттафуоко и баска это была, пожалуй, первая спокойная ночь, с тех пор как они прибыли в этот огромный испанский город, который тогда пользовался такой же славой, какая в наши дни выпала на долю калифорнийского Сан-Франциско: Панаму по праву называли королевой Тихого океана.

Гасконец, став трактирщиком, привык пробуждаться рано; он и здесь первым открыл глаза. Первой его заботой был визит к пленникам. Мнимый сын испанского гранда еще похрапывал, тогда как фламандец барахтался как безумный в гамаке, потому что он был крепко привязан веревками, чтобы не сбежал. Он что-то бормотал и делал такие смешные гримасы, что суровый гасконец чуть не лопнул от хохота.

— Ах, приятель Арнольдо, вы напоминаете мне рыбу, попавшую в сети, — сказал дон Баррехо, ослабляя веревки. — Как здоровье после столь долгого сна? На войне вы были бы очень плохим солдатом!..