Моя тетушка - ведьма - Диана Уинн Джонс

— Все хорошо, тетушка! Я просто говорила Мидж, что пополнела немножко! — И — шепотом — мне: — Ну, разве не похожа?!

— Да-да, милая Бетти, у моего кресла нужно починить подножку! — крикнула тетушка Мария.

— И сороконожку в соседской сторожке пришлепнуть гармошкой, — продекламировал Крис, который слушал нас у двери.

— Конечно, вымести крошки! — завопила тетушка Мария.

К этому времени меня уже разбирал смех, а у мамы был вид трагический и непонятый. Я поскорее закивала — мол, кошка и правда вылитая Лавиния. Мама вздохнула с облегчением. Крис пошел спать, тетушка Мария снова захрапела.

— А что ты так разнервничалась из-за того, на кого похожа кошка? — спросила я.

Мама уже легла, и кошка тоже. Надо обязательно купить порошок от блох.

— Понимаешь, по-моему, это кошка Лавинии, — сказала мама. — Лавиния, наверное, оставила ее здесь, понадеявшись, что тетушка Мария будет ее кормить, а может быть, держала ее тайком… да мало ли.

— Мама, с чего ты это взяла?! — удивилась я.

— Животные со временем становятся очень похожи на хозяев, — серьезно сказала мама. — Все это знают.

Надо бы мне захохотать во все горло, только я понимала, что от этого тетушка Мария опять проснется. Вот я и промолчала и стала просто писать дальше. А пока я писала, меня осенило: я тоже чокнутая, как мама. Точно так же подняла шум вокруг синего «форда», который очень похож на нашу старую машину.

С тех пор кошку зовут Лавиния. Кажется, это имя ей подходит. И она на него отзывается — и к тому же с именем почему-то стала поинтереснее.

А вот сейчас произошло нечто сверхъестественное! Неужели кошки бывают такие умные? Не верится. Но все равно наутро я написала про это очень подробно.

Воскресенье. Тетушка Мария отбыла в церковь вместе с дохлой лисой, высокой шляпой и креслом на колесах — и со своей обычной свитой: Элейн, ее неозвученный Ларри и мама. Тетушка Мария хотела и нас с собой потащить, но мама сказала, у нас нет подходящей одежды. Кстати, об одежде: сегодня на Элейн черное пальто, которое представляет собой искусную копию черного макинтоша, и черный берет. Не хватает только высоких армейских ботинок и винтовки, хотя Крис считает, что с чулком на лице будет еще лучше. Крис ушел на море.

Мне пришлось отвлечься и выпустить Лавинию. Она очень просилась. А я боялась, вдруг они вернутся не вовремя и обнаружат в доме кошку. Но Лавиния не пожелала выходить в сад без меня. Я сто раз открывала дверь, а она сто раз пятилась и глядела на меня и мяукала, чтобы я ее выпустила, стоило мне закрыть дверь — рехнуться можно от этих кошек. В конце концов я потопала наружу — с ручкой за ухом и сердитая. И Лавиния от меня удрала. Наверное, чуяла, что я сержусь.

— Тьфу ты! — вздохнула я. — Она думает, я как Элейн. — И почувствовала себя настоящим чудовищем. Из-за этого я долго звала ее, звала, и кошка показалась из-за крыжовникового куста неподалеку. Когда я побежала к ней, она опять удрала — в садовый сарайчик. Я зашла туда и огляделась. Лавиния сидела на покосившемся стеллаже, забитом цветочными горшками и занавешенном паутиной.

— Давай слезай оттуда, — позвала я. — Я совсем не такая, как Элейн, честное слово. Извини.

Но она ко мне не пошла. Только забилась глубже, когда я попыталась ее снять. Пришлось взять старое ведро, перевернуть и встать на дно, чтобы дотянуться до нее.

— Не понимаю, зачем я это делаю, — сказала я кошке, когда взяла ее за бока. — Наверное, хочу доказать, что ты мне нравишься, ну вроде того…

Только я решила, будто крепко держу ее, как она попыталась вывернуться, а я потеряла равновесие и ухватилась за полку, чтобы не упасть. И весь стеллаж рухнул — лавина цветочных горшков, пыли, Лавинии и оплетенных паутиной журналов по садоводству. Я стояла среди руин, глядя на толстую тетрадь, которая оказалась в груде журналов. Она выцвела и вся покрылась бурыми точечками, которые всегда появляются на бумаге в сараях, но я узнала ее еще до того, как протерла глаза от пыли и увидела собственный почерк на первой странице.

Наоми Маргарет Лейкер

История принцесс-двойняшек

Это был мой роман, который лежал спрятанный в машине, когда папа укатил на ней во Францию с Вереной Бланд. И он лежал спрятанный в машине, когда папа хлопнул дверью после того, как приезжал к нам на Рождество, и укатил в Кренбери, потому что из-за постоянных скандалов я все время забывала попросить его у папы.

— Значит, папа тут побывал! — проговорила я.

Тут я поглядела на Лавинию. Она сидела снаружи у двери сарайчика и основательно, дотошно вылизывалась. Раньше я не видела, чтобы она вылизывалась. Вид у нее был страшно самодовольный. Домой она не пошла, пока я сама не вернулась с тетрадью. По-моему, Лавиния откуда-то знала, что скоро все вернутся из церкви.

С тех пор я раз сто смотрела на тетрадь. Все думала и думала. Тетрадь очень запылилась и отсырела, но по-настоящему, я уверена, никогда не промокала — как промокла бы тетрадь, которая была в машине, свалившейся в море. Тот роман, который я уронила в ванну, — он, когда высох, стал весь волнистый, с коричневыми подтеками, и линейки на некоторых страницах размылись вместе с чернилами. А эта тетрадь плоская, и чернила в ней не потекли. Она даже морем не пахнет — зато чуть-чуть пахнет, кроме грязи и плесени, салоном нашей машины. Что же она делала в садовом сарайчике тетушки Марии, спрятанная среди журналов? Кто-то ее спрятал — кто-то высокий, кто мог дотянуться до той полки, и я бы нипочем ее не нашла, если бы не Лавиния.

Этот «кто-то» — наверняка папа. Думаю, он все-таки доехал до дома тетушки Марии и возвращался назад, когда упал с утеса. Почему же тетушка Мария скрыла от нас, что он тут был? Да, мама, конечно, скажет, будто тетушка Мария все забыла от пережитого потрясения и все такое прочее… А может, папа прокрался в дом тайком? Не знаю. Первое, что мне пришло в голову, — может, он оставил мне в тетради какое-то послание. Я потрясла ее — вдруг туда вложен листок, — но ничего не выпало. Тогда я тщательно перелистала все страницы. Тетрадь была очень хорошая, толстая, поэтому я писала свой роман только на одной стороне листа, а обратную оставляла, чтобы потом записывать туда исправления и замечания. Это был новый экспериментальный метод сочинительства, который, похоже, не подходил для гениев моего склада. С этим романом я совершенно застряла, в жизни такого не было — ни туда ни сюда. Зато осталось много места, где папа мог что-нибудь написать, если хотел. И не написал. Я даже посмотрела каждую страницу на просвет — вдруг там остались вдавленные следы, как в детективах, когда пишут невидимыми чернилами.

К сожалению, именно потому, что застряла и ни туда ни сюда, я и сама писала вдумчиво, с нажимом, но честно попыталась найти на страницах вдавленные отпечатки записей, которые были бы не мои. В общем, теперь я ничего не понимаю. Прячу тетрадь, чтобы показать Крису.