Остров - Жанна Бочманова

– Вы ничего не знаете! – крикнула Юля. – И знать не можете!

– Нет, конечно, – кивнул Гореславский, – не знаю. Но зато я все знаю про себя. Гордыня – это мой страшный грех. Ладно, пора уже и домой. Пусть Мишка проспится. Жалко не попрощались – может, уже и не увидимся. Ну да, бог даст…

Захлопнув дверь, они вышли на улицу. Гореславский вызвал своего водителя и пока они ждали, сидя на скамейке возле подъезда, сказал:

– Завтра я уезжаю в Москву. Мне понравилось с тобой работать. Ты толковая и быстро печатаешь, – он улыбнулся. – Предлагаю продолжить наше сотрудничество. Жилье, питание за мой счет, ну и зарплата, естественно. Только ты пока думаешь, помни, что я про гордыню говорил и не путай с гордостью. А то девушка, например, парню отказывает, думает из гордости, а это гордыня. Гордость совсем из другой оперы.

– Из какой? – спросила Юля, пытаясь осмыслить предложение Гореславского. Жить в Москве? Работать на знаменитого художника, помогать ему в написании книги? Да еще и деньги за это получать? Может, снится ей это все?

– Это я тебе по дороге в Москву объясню – ехать все равно долго. Ну, так как?

Юля задумалась. Ненадолго. Во дворе дома кричали дети, гоняя по дорожкам на велосипедах и скейтах, лаяла собака, загнавшая дворовую кошку на дерево. Она смотрела на эту ежедневную обыденную жизнь и вспоминала свою, еще недавнюю, такую же простую и незатейливую, которую она потеряла. Но она вернет ее. Во что бы то ни стало.

– Да, – сказала Юля, – конечно, поеду. Вы же не думаете, что я идиотка?

– Вот уж нет, – улыбнулся Гореславский. – Идиотке я бы и предлагать не стал.

* * *

Лето уверенно наступало на город – майское солнце явно обещало горожанам наступление небывалой жары. Москва суетливо готовилась к отпускному сезону: витрины пестрели объявлениями о скидках, девушки всех возрастов поспешили скинуть плащи, куртки, демонстрируя загар, благоприобретенный в соляриях или на экзотических курортах. По вечерам, нарядно одетые, они выпархивали на улицы, спеша, словно мотыльки на яркие огни кафе, ресторанов и ночных клубов. Юля наблюдала за ними из окна квартиры Гореславского с высоты шестого этажа и душу готова была продать, чтобы хоть на минуточку очутиться там, внизу, среди шумной толпы и громкой музыки.

Дни ее не отличались разнообразием: она и в Москве по-прежнему набирала текст на компьютере, выискивала в Интернете или в различных справочниках нужную информацию.

Иногда приходилось ездить по каким-нибудь поручениям, вдвоем с водителем Гореславского Юрой. Юра, плотный словоохотливый мужик сорока с небольшим лет, возил художника уже не первый год и Юле вполне сочувствовал, сетуя на характер хозяина – вредный и противный. Может, и так – поворчать Георгий Арнольдович любил, но Юля не особо обижалась. Во-первых, возраст: в старости у всех характер портится, уж ей ли не знать – насмотрелась в свое время на бабулек деревенских. А во-вторых, ругался он хоть и грозно, но Юле вот нисколько страшно не было, потому как сразу после бури, Гореславский остывал и тут же предлагал мириться.

Жил художник практически в самом центре Москвы, на Кутузовском проспекте в доме с башнями, портиком и колоннами. В первый день Юля с любопытством в квартиру зашла: думала, если уж у свекрови ее все в хрустале, да в фарфоре, то уж у художника, да еще знаменитого и вовсе Версаль, не иначе… Но нет, обстановка в квартире оказалась простой и чуть ли не аскетичной. Никаких тебе вензелей на лепнине, да и лепнины не было – причудливой формы потолок с выступами, с подсветкой, еще с какими-то дизайнерскими примочками. Кругом по стенам картины развешены, а еще книги, много-много книг.

Приехав в Москву, сразу же позвонила свекрови. Та разговаривала с ней сухо, да Юля другого от Людмилы Ивановны и не ожидала. Она-то с Ванечкой поговорить хотела, голосочек его услышать, но и этого свекровь ей не позволила. Нечего, мол, ребенка расстраивать, он только-только успокоился. Так вот трубку и бросила. Юля даже про Костю спросить не успела: что с ним, где он, как он. Нет, поняла она, не отдаст ей свекровь сына. Никогда. Выход один – заработать денег, забрать Ваньку (выкрасть, если надо) и уехать куда-нибудь далеко-далеко. Да где угодно согласна жить, лишь бы подальше от этих людей, чтоб не видеть, не слышать. Георгий Арнольдович обещал платить пятьсот долларов ежемесячно. Юля быстро в уме подсчитала, сколько примерно надо на съем квартиры, да на тот период пока она работу не найдет. Жаль только, что все это время Ваня без нее проживет, не зная, как она по нему скучает, да еще наверняка свекровь ему гадостей про нее наговорила!

Вот если бы Гореславский согласился Ванечку у себя поселить? И тут же себя одернула – ишь, какая шустрая – посади ее за стол, она и ноги на стол… Ей и так Гореславского никогда не отблагодарить за все, что он для нее сделал и делает, да и чем она его отблагодарить может? Разве что… Она обдумала мысль, пришедшую в голову, и решительно сжала кулачки. Ей терять все одно нечего, да и кто ее теперь осудить сможет? Она сама по себе, сама себе хозяйка, и себе и своему телу.

В один из вечеров Гореславский домой пришел и с порога зычно поинтересовался:

– А чем это у нас пахнет?

За это «у нас» Юля тоже была ему благодарна.

– Ужином! – крикнула она из столовой, где спешно складывала красивым бантом последнюю салфетку.

– Етить твою… через коромысло, – Георгий Арнольдович любил иногда так… замысловато выражать свои чувства.

Юля улыбнулась и сделала приглашающий жест. Гореславский оглядел нарядно сервированный стол. Свечи Юля не решилась зажечь, а так все было по правилам – и салфетки, и вилочки, и ножички, и хрусталь.

– Это что же Вероника Васильевна так расстаралась? – спросил Гореславский.

Приходящая три раза в неделю домработница, конечно, здесь была ни причем, но Юля кивнула и улыбнулась:

– Просто захотелось чего-то вкусненького, вот мы с ней и придумали…

– А вино, по какому поводу?

– Да мало ли поводов можно найти? Например, мой приезд в Москву. Или первая неделя моей работы, или…

– Или… если бы я не был так удручающе стар, то глядя на эти морепродукты, и прочую экзотику, решил бы что кое-кто удумал меня соблазнить.

Юля почувствовала, как заливает щеки краска, сжала губы и решительно посмотрела Гореславскому в глаза.

– А даже если и так, то что?

– Ну, милая моя… Ничего у тебя не выйдет. Зря время потеряешь.

– Хорошо, – покорно согласилась она. – Но не пропадать же добру? Мы очень старались.

– Да ладно, – миролюбиво махнул рукой Георгий Арнольдович. – Что я баб не знаю? Я уже давно на вас не обижаюсь и ничему не удивляюсь. А выглядит, однако, аппетитно, – И он ловко подцепил вилкой блестящую черную маслинку.

* * *

– И все же тебе это удалось, – сказал Гореславский.

Юля давно уже проснулась и просто лежала, тихонько слушая тяжелое дыхание мужчины. Она промолчала, все еще не уверенная, что поступила правильно вчера вечером, когда решительно подошла, положила руки ему на плечи и сильно прижалась молодой упругой грудью. На Косте этот прием срабатывал моментально. Честно говоря, сердце ее обмирало – от одной мысли, что кто-то другой, кроме мужа, до нее дотронется. И в то же время жутко интересно было, а как это будет – как с ним или по-другому? Оказалось, по-другому. Да и кто сказал, что все мужчины одинаковы? Своего опыта не имелось, но все хором оное утверждали, она и верила простодушно. Костя инициативу первым редко проявлял, но на ее ласки реагировал очень чутко, со всем жаром молодости, заводясь, что называется, с пол-оборота, и также быстро утолив желание, засыпал. Юля думала, что так и должно быть – возбуждение, которое она сама испытывала, не получив должной разрядки, быстро гасло или, вернее, притихало до утра, когда муж, еще не вынырнув из сна, уже шарил руками по ее груди, бедрам, тогда-то и добирала она свое короткое и какое-то жалкое наслаждение.