Политические эмоции. Почему любовь важна для справедливости - Марта Нуссбаум

смелые и новые решения вечных вопросов. Он полагает, что благодаря его собственному вкладу философия пришла к своей конечной точке. «Философы» же просто будут проводить время за изучением, усвоением и реализацией программы Конта. Он не считает нужным упомянуть, что это очень ограниченная роль для философа, и его совершенно не волнует, что философское инакомыслие может поставить под угрозу единодушие и контроль. Конт просто полагает, что выполнил свою работу настолько хорошо, что больше нечего добавить, и разумные люди молчаливо согласятся с ним. (Он не единственный философ, считающий, что его вклад ставит точку в развитии философии: например, древнегреческий философ Эпикур и утилитарист Иеремия Бентам (но не Милль) думали, что их концепции разрешают все нормативные вопросы.)

Получается, что то, к чему стремится Конт, – это не то, что мы (или Кант, или Милль) могли бы считать философской академией, местом пытливых критических споров, разногласий и изысканий. Напротив, это то, что приходит на место всепроникающему социальному влиянию Римско-католической церкви и ее духовенства. Новые духовные наставники, разделяющие идеи Конта, предложат простым людям общую схему мышления и практики, которые организуют их нравственную жизнь до мельчайших деталей. Тривиальному вопросу о том, как они собираются вытеснить действующую католическую церковь и избавиться от ее влияния, Конт уделяет мало внимания. Как ньютоновская механика превзошла теории Аристотеля, так же утвердится и позитивизм, благодаря превосходному объяснению окружающей нас реальности. Даже если люди не понимают всех тонкостей позитивизма, они увидят его с наилучшей стороны, предпочитая «тщательное изучение Законов» «бесплодному поиску Причин» и «подчинение очевидным природным потребностям» «подчинению произвольной Воле» (441).

Главной целью новой религии будет расширение круга человеческого сочувствия путем культивирования духа всеобщего братства. Вместо того чтобы думать в терминах частного права на собственность, люди научатся стремиться к общему благу всем сердцем, в духе всеобъемлющей гуманистической любви. Стержнем в воспитании этой любви является воображение: мы должны научиться видеть судьбу одного человека в судьбе другого, ярко представлять ее как аспект нашей собственной судьбы и воспринимать всю историю человечества и ее возможное будущее как часть нашей собственной жизни, особенно обращая внимание на идеальные образы человеческих достижений. В конечном счете Конт хочет изменить то, как люди понимают концепцию собственного счастья или процветания: оно не должно сводиться к ограниченным эгоцентричным проектам, но должно включать в себя судьбу всего человечества – прошлого, настоящего и будущего.

Способность воображения будет развиваться в семье очень рано (через учебную программу раннего развития, переданную матерям от философов!). Но на протяжении всей жизни способность воображения должна совершенствоваться через искусство. Конт подчеркивает, что поэзия, музыка и изобразительное искусство должны играть ключевую роль в его новом идеальном обществе. Он высоко ценит искусство в определенном смысле: оно чрезвычайно важно в формировании необходимого рода эмоций и в пробуждении их в подходящих случаях. Однако Конт не доверяет людям искусства, считая их корыстными и ненадежными. «Их умственная и моральная разносторонность, которая делает их столь способными к изображению мыслей и чувств окружающих, совершенно не подходит для того, чтобы они были нашими проводниками» (310). Поэтому они должны находиться под пристальным наблюдением философов: «их истинное призвание – помогать духовной власти в качестве вспомогательных инструментов» (310). Так, под руководством философского совета они будут способствовать созданию новой позитивистской религии.

Как можно достичь амбициозной цели Конта? Что необходимо для создания религии? По мнению Конта, для этого нужна система образования. Но еще для этого необходима организованная система поклонения: «культ (cultus)… набор систематических обрядов, предназначенных для культивирования и поддержания религиозных чувств» (Mill, 149–150). Культ должен включать ритуалы, которые структурируют день, и фестивали, отмечающие смену времен года. И прежде всего, для этого необходим объект поклонения. Все это необходимо Конту для создания аналога каждого мотивационно-эффективного аспекта римско-католической религии. Как говорит Милль – «здесь мы подходим к абсурдной стороне вопроса» (149).

Объектом поклонения будет само человечество. Но для того, чтобы его представляли как божество и обращались к нему соответствующим образом, у него должно быть особенное имя: Le Grand Etre, Великое Существо. Землю, дом этого божества, теперь будут называть Le Grand Fétiche, «Великий Объект Боготворения». Конт понимает всю силу ритуалов в формировании эмоций и поэтому подробно описывает множество церемоний. Христианский год, конечно же, был организован вокруг событий из жизни Христа. Новый позитивистский год будет выстроен вокруг событий жизненного цикла человека: рождения, взросления, вступления в брак, рождения детей, старения, смерти, а также вокруг этапов человеческой истории. Некоторые из этих ритуалов будут «статичными», воспитывающими любовь к порядку; другие – «динамичными», поддерживающими стремление к прогрессу (379). Также будут отдельные празднования, посвященные вкладу различных классов в благосостояние общества. Всего предусмотрено 84 праздника, то есть больше одного в неделю. Деятелям искусства будет поручено разработать формат этих празднований, которые будут включать в себя надлежащую поэзию, музыку и визуальные представления. Однако Конт сильно ограничивает их творческую деятельность, поскольку сам довольно подробно излагает содержание мероприятий и даже метафорическую составляющую этих торжеств.

Католическое богослужение черпает вдохновение у множества святых, которых оно признает, и из эмоций, которые вызывают рассказы об их жизни и страданиях. Молитва святому приближает верующего к истинам религии, придавая религиозным эмоциям мыслимый и реальный человеческий объект, а не отдаленную абстракцию. Вместо этой католической практики Конт изобретает свой аналог – жизнь благородных людей прошлого. Как верующие католики в какой-то степени свободны выбирать, какому святому молиться в зависимости от их конкретной мотивационной цели, так и почитатель позитивизма будет волен составлять личную форму молитвы – ровно до тех пор, пока она занимает достаточно времени. Конт отводит этому занятию два часа в день, «разделяя его на три части: утром, в середине рабочего дня и перед сном» (Mill, 151). Он даже указывает, в каком положении следует совершать эти молитвы: утренние молитвы должны произноситься на коленях, а вечерние – в горизонтальной позе, непосредственно перед сном, чтобы молитва оказывала влияние на сновидения человека. Здесь мы можем обратиться к тексту Милля, в котором раскрывается комичность всей ситуации, что обыкновенно упускается читателями:

Этот краткий обзор не дает ни малейшего представления о мельчайших деталях, изложенных г-м Контом, и о той исключительной высоте, на которую он возносит манию регулирования, пристрастием к которой французы особенно выделяются на фоне других европейцев, а г-н Конт – на фоне французов. Именно это создает особую атмосферу смехотворности всей ситуации. В молитвенных практиках, направленных на почтение памяти или вдохновение облагораживающим идеалом, о которых говорит г-н Конт, нет ничего нелепого, когда они исходят из подлинных чувств отдельно взятого человека; но есть что-то невыразимо абсурдное в требовании, чтобы каждый человек практиковал их три раза в день по два часа не потому, что это душевный порыв, но ради пробуждения этих чувств. Однако нелепость в любой форме – это явление, с которым г-н Конт, по-видимому, был совершенно незнаком. В его работах ничего не указывает на то, что он знал о существовании таких вещей, как остроумие и юмор… [И] в его произведениях есть места, которые, как представляется, никогда бы не смог написать человек, который хоть раз в жизни смеялся (153–154).

Замечание Милля в этом смысле действительно забавное. Вместо католического жеста, в котором человек осеняет себя крестным знамением, Конт предлагает жест, в котором человек прикасается к «основным органам» тела, выражая свою преданность биологическим принципам, благодаря которым он продолжает существовать. «Возможно, что это очень подходящий способ выразить свою преданность Великому Существу», – заключает Милль. «Но всякий, кто оценил влияние этого на непосвященного читателя, счел бы разумным отложить эти практики до значительно более продвинутой стадии распространения позитивистской религии» (154–155).

Закончив смеяться вместе с Миллем, мы должны сделать шаг назад и спросить, почему эти аспекты концепции Конта кажутся смешными и имеем ли мы право смеяться. Понятно,