Смерть или слава - Сэнди Митчелл

К этому времени мы оба уже вовсю отдавали тепло через пот, и я на мгновение замешкался, чтобы отхлебнуть воды из фляги, которую перебросил через плечо еще до выхода. И как раз в этот момент мне в глаза бросилась яркая вспышка отраженного света из следующего поворота теснины, так что я жестом призвал Юргена к тишине. Впереди, вне всякого сомнения, находилось что-то металлическое, хотя я пока что не представлял, что бы это могло быть.

С оружием на изготовку мы осторожно двинулись вперед, причем рот мой пересох еще сильнее, чем до того, как я остановился глотнуть воды, а ладони снова зудели, хотя на этот раз скорее просто от нервного напряжения, чем от какого-то подсознательного сигнала. Несколько раз во время этого мучительно медленного продвижения мои глаза засекали то же предупреждающее мерцание, хотя о том, что оно могло предвещать, я все еще даже не догадывался.

Наконец мы достигли поворота ущелья и, распластавшись по каменным стенам, осторожно заглянули вперед. Дыхание против воли вырвалось из моего горла шипением через плотно сжатые зубы.

— Машины, — произнес я, хотя, говоря по правде, это был для них ничем не заслуженный комплимент.

Если бы с нами оказался техножрец, не знаю, разразился бы он прямо на месте взрывом хохота или попытался провести над этими извращениями машинного духа экзорцизм. Вероятно, и то и другое; как ни полезны они бывали временами, но большинство шестереночек,[35]которых мне довелось встречать за мою длинную и постыдную карьеру, были, мягко говоря, без Императора в голове.

Юрген кивнул.

— Орочьи, — произнес он со всей уверенностью своего культурного наследия, хотя это мог с точностью сказать и я.

Всего в более широком каньоне, куда наша расщелина выходила подобно притоку, вливающемуся в реку,[36]было оставлено три машины, и я никогда не встречал такой коллекции развалюх.

Две из них были любопытнейшими гибридами трактора с мотоциклом, с широкими гусеницами в той части, где должны были находиться задние колеса; одна, очевидно, предназначалась для сольной езды, в то время как вторая несла два расположенных бок о бок сиденья, разделенные плоской платформой с закрепленным на ней огромным тяжелым орудием весьма пугающего вида — явно предназначенным для того, чтобы стрельбу из него вел пассажир, а не водитель. Именно эта машина была ответственна за те вспышки света, что бросились мне в глаза. Грубое прицельное устройство, приделанное к орудию, наполовину отвалилось и теперь слабо колебалось под порывами ветра, время от времени отражая поток яростного солнечного света в горловину узкого каньона, по которому мы пришли.

Третья машина выглядела немного более привычно, потому как смонтирована была все-таки на четырех обычных, хоть и мощных, колесах. Как и остальные, она обладала закрепленным на кронштейне орудием, которое я опознал как тяжелый болтер имперского типа, вне сомнения захваченный и установленный сюда тем низкопробным эквивалентом техножрецов, которым располагали эти гротескные создания. Оглядев прилегающую местность с помощью ампливизора, найденного в хорошо подобранном содержимом личных ящичков нашей спасательной капсулы, и не обнаружив никаких следов жизни, я подал сигнал, что начинаю спускаться в каньон.

Вблизи то собрание самодвижущегося лома, которое нам повезло обнаружить, выглядело еще менее располагающим. Четырехколесное чудище, которое Юрген уверенно поименовал «багги», было, безусловно, весьма капитально бронировано толстыми листами металла, грубо приклепанными к корпусу, но при этом обслуживалось явно из рук вон плохо, если вообще обслуживалось. Пятна ржавчины и яркие серебристые зарубки были в равной мере разбросаны по его поверхности — последние, вне сомнения, являлись последствиями недавних боев, ибо еще не успели окислиться, — и по причине, которую я не мог понять уж совершенно, вдоль обоих бортов была неровно намалевана краской толстая красная полоса.[37]

— Эта, должно быть, принадлежала их вожаку, — высказал свое мнение Юрген, забираясь на борт четырехколесной штуковины и осторожно осматриваясь.

Спустя секунду я присоединился к нему, не переставая обшаривать взглядом окрестности, готовый заметить малейшее предательское движение в нагромождениях камней, окружавших нас, и по привычке проверил болтер. Кажется, он полностью функционировал, был заряжен, и даже несколько коробок с зарядами внавалку лежали вокруг основания кронштейна.

— С чего ты взял? — спросил я, безоговорочно признавая его более глубокое знание тех существ, с которыми нам пришлось столкнуться.

Мы служили вместе достаточно долго, чтобы я доверял ему больше, чем кому-либо еще в полку, а он, в свою очередь, знал меня достаточно хорошо для того, чтобы не принимать желание выслушать его совет за слабость как командира. (В действительности это одна из именно тех вещей, которые я изо всех сил стараюсь внушить юным птенцам, что попадают теперь ко мне на воспитание; если вы спросите меня, то момент смущения незнанием всегда лучше, чем целая жизнь этого самого незнания; а на поле боя — там, где то, чего ты не знаешь, определенно отольется тебе болью, — эта самая жизнь в результате незнания может стать весьма короткой. Кроме того, нет ничего более расчетливого, чем показать гвардейским офицерам, с которыми привелось служить, что уважаешь их мнение — или, по крайней мере, сделать вид, что уважаешь, — дабы заставить их немного расслабиться и установить с тобою хотя бы терпимые рабочие отношения.)

Юрген на мой вопрос пожал плечами.

— У нее самая большая пушка, — резонно заметил он.

Ну, по мне, это было вполне себе толковое объяснение, поскольку и сам я с трудом оторвался от драгоценного болтера, чтобы подробно осмотреть содержимое ящичков машины. Кроме нескольких грубых инструментов, очевидно использовавшихся для того, чтобы производить ремонт повреждений, которые нельзя было полностью игнорировать, в бардачках ничего особенного не нашлось — только в одном хранилась человеческая рука, ссохшаяся от пустынного жара, немало пожеванная и смердящая так, что, казалось, доставало до самого Золотого Трона.

— Чей-то завтрак? — предположил я, выкидывая эту гнусь за борт машины и стараясь подавить поднимающуюся в желудке революцию.

Юрген мрачно кивнул:

— Они что угодно съедят, даже друг друга.