Нефтяная Венера - Александр Снегирев

Мы тут же сочинили историю, что здесь, на потолке кухни, нам открылся таинственный мир. Со своими европами, азиями и америками. С высокими горами и глубокими ущельями. С вулканами, городами и реками. Я предположил, что именно в этом мире и находится загадочная Атлантида, которую учёные не могут отыскать.

– Вот она, – указывал я на самый эффектный кусок штукатурки.

– А кто там живёт? – спрашивал зачарованный Ваня.

– Там живут совсем другие люди. Не такие, как мы… – Я запутался, и вдруг с губ само собой сорвалось: – Там живут такие, как ты.

Ване было лет десять-одиннадцать, но он уже понимал, что отличается от других. Новость произвела эффект, на который я не рассчитывал. Ваня запретил дальнейшую покраску.

– Это моя страна! Атлантида! Я хочу на неё смотреть!

После нескольких неудачных попыток уговорить его, ссылаясь на необходимость маскировки карты, мы потерпели поражение. Потолок так и остался некрашеным. Ваня и по сей день обожает его рассматривать. Сказочный мир обрастает всё новыми историями, которые он сам придумывает. Теперь он с удовольствием рассказал об этом Соне.

– А как туда попасть? – спросила она. – Я бы хотела посмотреть на эту страну, надоел Таиланд.

Ваня ответил не задумываясь:

– В эту страну можно попасть только после смерти. Но берут туда не всех. Только таких, как я. Но я смогу тебя пригласить в гости.

– Пригласи обязательно! Я приеду! А пока есть ужасно хочется. Чай только аппетит разбудил. Пацаны, может, пиццу закажем?

– Давай. – Хорошо, что Соня взяла еду на себя.

– Не надо пиццу! – протестует Ваня и достаёт из холодильника кусок мяса, купленный вчера. Наш последний запас. – Папа, давай мясо запечём!

– Отличная идея! Достал фаст-фуд! – радуется Соня.

Я не в восторге: и так жрать нечего, так Ваня ещё последнее чужим скармливает. Но надо сохранять лицо.

– Тогда помой его и ищи «рукав» для запекания. Помнишь, мы купили?

– Рукав, ха-ха-ха! Рукав для запекания! – шутит и кривляется Ваня, перевозбуждённый присутствием красивой девушки. Как я в детстве. Помню, едем в автобусе с родителями, а напротив две школьницы сидят. Мне они казались взрослыми тётями-красавицами. Я принялся какие-то рожи корчить, вертеться, егозить, всячески привлекая их внимание. А потом папа взял и сделал мне замечание: мол, веди себя прилично в общественном месте. Меня будто подстрелили на взлёте. Я уткнулся в материнский бок и заревел. Зачем отцу понадобилось меня унижать перед школьницами? Хорошо это помню и не делаю Ване замечаний.

– А Маша чем занимается?

– Хуй пинает…

Ваня, запихивающий мясо в «рукав», встал столбом. Во мне даже любопытство проснулось: что он теперь скажет?

– Ругаться нехорошо… Это карму разрушает…

Молодец парень, никаких двойных стандартов!

– А откуда ты знаешь? – задала Соня каверзный вопрос.

Не на того напала!

– Мне мой Ангел сказал.

– Ты с ангелами разговариваешь? – не скрывая удивления, спросила Соня.

– Меня мама научила, – гордо ответил Ваня.

– Моя мама такими вещами увлекалась. Так, от скуки… – Не хватало ещё, чтобы Соня решила, что мы сумасшедшие. Хотя… может, это её напугает… Поймёт, что нас лучше не обижать, а то прикончим, и нам ничего не будет, полежим в психушке и выйдем.

– Тогда не буду ругаться, раз Ангел говорит. Короче, Маша ничего не делает. Иногда даёт уроки французского… у неё ведь мать француженка.

– Понятно, откуда акцент.

– Искусствовед, приехала в Союз на какой-то семинар, а наш папочка тут как тут. Так что Маша на самом деле Мария-Летиция-Женевьева. Это по-нашему она Маша. Живёт то здесь, то в Париже. Мать ей квартиру на Патриках снимает.

Ваня задвинул противень и захлопнул дверцу духовки.

– Ну что, у нас есть минут двадцать. Можем пока на стол накрыть…

В ожидании Маши мы продолжили болтать. Иногда бывает так, что в один день сразу столько всего произойдёт, что и за год не происходит. Сегодня именно такой день, хотя пожаловаться на дефицит событий в последнее время я не могу. Будто один распорядитель судьбы заканчивает смену и перед передачей вахты другому щедро вытряхивает на меня залежавшиеся события, не нашедшие применения раньше.

– Сонь, а ты чем занимаешься? Мы теперь почти как семья. Братья по могиле, – говорю я.

– Мне тридцать лет, мать – переводчица, отец – художник… – На слове «художник» Ваня так выразительно посмотрел на меня, что Соня удивилась. Я же беззаботно махнул рукой и ответил Ване таким же взглядом, вроде как у нас шутка такая.

– Отец у меня с Машей общий. От нас с мамой он ушёл, когда мне пять лет было, Машка уже родилась… – Соня затянулась сигаретой.

– А вы тоже художница? – перебил Ваня.

– Нет. Торгую чужими шедеврами. Продаю нашим не рубящим в живописи соотечественникам европейские картинки. У меня чувачок один в Голландии есть, однокурсник. Он там на блошиных рынках старые пейзажики скупает, мне поездом отправляет, чтобы пошлину не платить, а я их здесь как малоизвестные западные шедевры толкаю.

– И хорошо идут дела?

– Жёны средненьких бизнесменов, которым скучно дома сидеть, легко платят по десять – двадцать косарей евро за вещи, которые я беру по пятьсот. С настоящими богачами я дела не имею, у тех эксперты. Мои клиенты – народ с одним-двумя лимонами и огромным желанием приобщиться к модному увлечению живописью…

За десять лет работы я старался делать только красивые интерьеры, боролся за каждую мелочь, убеждал заказчиков и строителей. А это совсем другая семейка: папаша малевал вульгарную похабень, а циничная доченька впаривает идиотам второсортную живопись под видом эксклюзива… Или это снова заносчивость заговорила? Ведь если с другой стороны посмотреть, то Сазонов и Соня просто дают людям то, чего они достойны, чем не подавятся. Нельзя же годовалому ребёнку скормить окорок… Эта прохиндейка точно нас надует… Зато сиськи у неё классные…

Рядом громко хлопнуло.

– Ой! – подпрыгнул на месте Ваня и нервно облизнулся.

Я выронил из рук ложечку, и она подло громко звякнула о блюдце.

– Мясо! – спохватилась Соня.

Ваня мигом схватился за ручку духовки и отскочил с воплем. Старая плита во время работы сильно разогревается. Я заметался в поисках хваталки. Ваня принялся дуть на пальцы. Соня спокойно взяла полотенце, открыла плиту и вытащила со скрежетом упирающийся противень.

Пополз густой дым. В глазах защипало. В воздухе запахло жжёной резиной, как во время какого-нибудь африканского бунта, где восставшие жгут автомобильные покрышки.

– Фу!

Мясо, обляпанное плавящимися остатками «рукава» для запекания, полыхает.